— Переселенка?
— Да нет, раскулачили. С мужем... И вытравливал я ее из сердца, и выжигал разными мыслями — никак! В молодые годы куда ни гляну — она. Во всем и везде ее ощущал, на все ее глазами смотрел... Это уж потом, со временем, вроде как снежком начало припорашивать... Бывало, займусь чем, отвлекусь от своих мыслей, кажется, забудется ее облик, будто и не было у меня дорогой мне девушки... Но ненадолго: вдруг явится перед глазами ее лицо — всего будто молния обожжет, и снежок тот мгновенно растает... И тогда вновь смотрю на все ее глазами, во всем ее вижу...
— Знакомо, — перебил его Архип, — моя давно умерла, а тоже, глаза закрою...
— И сейчас, какие уже мои годы, к земле гнусь, задумаюсь, вижу ее перед собой, — продолжал Иосиф. — Стоит обиженная, униженная, оскорбленная — я же перед ней так виноват, что и в гробу не успокоюсь... Мне бы ее наяву хоть издали увидеть, а там...
Не договорил, махнул рукой, задумался...
— Ты что, в девичестве обесчестил ее, а потом бросил? — спросил Архип.
Иосиф удивленно, словно не понимая, о чем говорит Архип, посмотрел на него: лицо серое, морщинистое, с неделю не бритое, рыжая щетина подернута сединой, смотрит строго, недоброжелательно.
— Ты что? Да я ее девушкой потерял! Другой с нею потешался... Люди видели.
— Люди, люди, — передразнил его Архип. — А ты?
— А я что? Отвернулся от нее. Больно мне и обидно было, хоть ложись да помирай.
— Больно, обидно... А ты у нее спрашивал, что да как? Может, сплетни?
— Зачем было спрашивать? Какие сплетни? Если бы не хотела, не пошла бы с ним. Значит, хотела... А потом уже, когда венчаться с ним ехала, говорила мне, что со мной хочет быть.
— Ну и дурак же ты, Антон!.. Здесь что-то не так...
— Так, не так, кто сейчас скажет? А если бы и сказал, разве стало бы легче? Она же просила меня, дескать, только слово скажи, с тобой останусь. Говорила, что не люб он ей.
— А ты не сказал того, что и тебе, и ей было нужно. Да-а... Значит, и ей, и себе не поверил. Как ты так мог, если любил? Почему?
— Не сказал... не знаю почему. Может, потому, что от обиды ослеп, от унижения. С того времени и по сей день, как подумаю, слепым живу.
— Значит, с большой тяжестью на душе по земле ходишь...
— С большой. Иной раз кажется, что земля подо мной проседает... Но если бы только одна эта тяжесть угнетала меня! Есть еще и иная.
Иосиф смолк, долго молчал. Молчал и Архип. Потом, вздохнув, произнес:
— Не думаю, что ты кого-то убил.
— Перекрестись, Архип! — вздрогнул Иосиф. — Я — нет...
Вновь смолк.
— Тогда больше ничего не говори о себе. Легче будет, — сказал Архип. — А то случается, выговоришься, а на душе еще хуже, разлад с самим собой, не иначе.