В тот же миг несущийся с ревом и свистом поезд сметает меня, превращая в страшный комок кровавого мяса.
Все закрутилось. Назревал неслыханный проект, в котором фирма-производитель, что платила мне за сделки комиссионные, не смогла бы одна удовлетворить всех нужд заказчика, – нужно было подключать другие компании. Я создала в Германии еще одну фирму, чтобы с этими другими шестью компаниями вступить в малознакомую для меня область серьезного финансирования и большой торговли. Требовалось купить на сибирские деньги колоссальное количество разного оборудования и организовать его доставку – ответственность за проведение и осуществление проекта лежала на мне. Я никогда не сталкивалась с такими задачами и не имела до той поры дела с термогрузовиками, которые не дадут замерзнуть дорогой электронной аппаратуре, или с сателлитным транспортом, местонахождение которого отслеживает спутник, или с таким высоким процентом взятки, который был условием для исполнения проекта… Работа – море работы, вот и все, что виделось мне в перспективе, но работы я не боялась. Чего я боялась – так это подводных рифов, которых я все равно не могла разглядеть. Это было вроде нехорошего предчувствия, которое ты не можешь объяснить.
И, вместе со смутным предчувствием, меня стал посещать повторяющийся кошмар. Словно я лечу и со мной летят другие люди, знакомцы по бизнесу, – и эти другие подымаются все выше и выше… Как будто соревнуются в ловкости и бесстрашии. Как будто только бесстрашием этим достигается вседозволенность, обретающаяся в непостижимой холодной выси. А я – не хочу! Не хочу лететь выше, потому что это опасно и неразумно, и, как в наказание за сопротивление, я лишаюсь способности летать: я падаю. Падаю, возмущаясь несправедливостью, падаю прямо на рельсы! В тот же миг несущийся с ревом и свистом поезд сметает меня, превращая в страшный комок кровавого мяса. И вдруг – другая я, которая все это видела, с жалостью и нежностью поднимает на руки то, что осталось от той меня. И видит, что это существо – маленькая девочка, почти младенец: раздавленная, переломанная, но – живая!
И я понимала, что сибирский проект ничем хорошим для меня не кончится. И все же всякий раз в моем кошмаре девочка выживала. И этот жизнеутверждающий финал сна поддерживал меня в безумии навалившейся непосильной работы.
Русские, они совсем не прагматичны – часто надеются «на лучшее» и «на волю Божью». А мы, немцы, очень любим планировать: дотошно и детально. И если вихрь спонтанности, ворвавшись, шелестит листочками нашего аккуратно заполненного календаря, мы начинаем нервничать. Но порой планирование оказывается нелепостью перед лицом жизни, игнорирующей планы, надежды на лучшее кажутся наивными, а Божья воля – несправедливой, и будь ты тут немец иль русский – не все ли равно.