Айви уже столько раз слышала эту историю, что выучила ее наизусть. Как ни странно, ей никогда не надоедала эта таинственная повесть.
Губная гармошка Айви стала для Кенни счастливым талисманом. Он всегда носил ее в нагрудном кармане, где другие солдаты носили кроличью лапку или религиозный знак. Она стала такой же неотъемлемой частью его военной формы, как идентификационный медальон, который полагалось носить на шее.
Отряд Кенни был занят обычным патрулированием в лесистой местности, и вдруг они попали в засаду. Пули свистели у самого уха. Кенни обожгло ногу, и он почувствовал, как кровь стекает в сапог. Падая, он схватился за грудь. Высоко над ним качались сосны. Потом весь мир потонул в ослепительной белизне. А потом наступила чернота.
Кенни очнулся в здании старого склада, где был устроен немецкий лагерь для военнопленных. Он находился в лазарете. С ногой дело было плохо. Вокруг хлопотали три молоденькие медсестрички. Кенни то приходил в себя, то у него начинался бред. Его лихорадило, был жар, и девушки вытирали ему лоб. В минуты просветления он видел, как они поправляют ему подушку и одеяло, как склоняются над ним с надеждой. И слышал их шепот:
— Живи! Ты должен жить!
Иногда они читали ему сказки из старинной книги — о прекрасных замках, изгнанных принцессах, о ведьме, о необычном мальчике, о сиротах и о девочке, бегущей через апельсиновую рощу. В самый темный час, когда казалось, что он умирает, они ему пели.
Голоса их были так прекрасны, словно из иного мира, они дарили радость и силы. Песня словно звала его, умоляла держаться, как будто они просили не только о его жизни, но и о своей собственной.
Однажды ночью он пошел на поправку. Жар спал, и Кенни проснулся голодный как волк. Лунные лучи падали через открытое, хоть и зарешеченное окно, и у постели на полу лежали полосы света. Кенни улыбнулся трем девушкам — они так и не отходили от него. Они улыбнулись в ответ и дружно кивнули, взявшись за руки. Но не успел он вымолвить хоть слово, как они унеслись в ночь, в иное пространство и время.
Утром он спросил немку-медсестру по имени Элизабет, что это были за девушки. Хотелось сказать им спасибо. Куда они пропали? Может, они были волонтерками? Вернутся они еще?
Элизабет ответила, что к нему никто не приходил. Возможно, от лекарств, которые он принимал, у него возникли галлюцинации. Многим солдатам в лазарете мерещится всякая всячина. Кажется, он говорил, что у него дома остались мать и две сестры? Быть может, они ему и привиделись. Медсестра погладила его по руке, сказала, что все это случилось лишь в его воображении, и стала расспрашивать о его настоящих родных в Америке.