— Что скалишься? Шевелись давай. На свидание тебя поведем, радуйся, ублюдок. Сами не ходим, а тебя как кобеля на случку. Трахаться-то любишь, убогий?
И снова смех мерзкий, открывающий рот с большой дырой между передними нижними зубами.
Он ступил в клетку, несмотря на предупреждающий отклик напарника, и щелкнул в воздухе плеткой.
— Шевелись, убогий.
Вскинул руку, замахиваясь.
— Давай, тварь.
А через секунду полетел прямо на меня, когда я перехватил и дернул на себя плеть. Оскалился в его растерянное лицо и оттолкнул от себя к решетке так, чтобы он спиной об нее ударился и вниз сполз. Сзади щелкнул затвор автомата.
— Не трогай, Бес. Не трогай, твою мать.
Ударом с ноги в лицо придурку, громко всхлипнувшему в неудачной попытке прикрыть рукой голову.
— Бес, я выстрелю.
Вот только ни хрена не выстрелит. Потому что такой же трус, как и этот, который визжит уже о помощи. Не выстрелит, потому что боится. Не меня. Монстра. Боится, что та за мою шкуру его самого на тот свет отправит. Потому и способен только смотреть, как избиваю его напарника. Схватив за воротник и подняв над собой, прижимая к стене, ударами под ребрами, громко смеясь, когда ублюдок сгибается и орет от боли.
— Бес, оставь его.
Выстрел в воздух. Неужели решится? Взглянул на побелевшее лицо охранника с заплывшими синяками глазами. Еще одна очередь в воздух. Понятно, хочет спихнуть ответственность. Привлечь народ на шум, а самому отстраниться, позволив другим принять решение. И ведь добился своего. Уже через несколько мгновений Снегирев влетел в помещение и истошно завопил, требуя все того же. Отпустить. Повернулся к нему и улыбнулся, глядя, как лихорадочно он стягивает туго повязанный галстук со своей жирной шеи. И он смотрит, не отрываясь, на мои руки, боится в глаза взглянуть. Мы оба знаем, что он также не рискнет. Мы оба знаем, что он такая же ничтожная тварь, как эти двое, способная насиловать безропотных девочек, но никак не держать ответ перед своей любовницей.
Только замахнулся, чтобы выбить тщедушному придурку передние зубы, как услышал его тихий шепот, и увидел, как слезы по щекам струятся.
— Не надо… пожалуйста… не надо… дочь у меня родилась… не видел еще… не видел… пожалуйста.
Рука сама опустилась, пальцы шею его разжали, позволяя сползти на пол и закашляться. Не его пожалел. Таких жалеть — себя не уважать. Ребенка жалко стало. Что вырастет, ни разу отца своего не увидев, какой бы мразью тот ни был. Со временем жизнь заставит расстаться с этой сентиментальностью, за что я ей буду все же благодарен.
Смотрел, как ползет к выходу из клетки, периодически останавливаясь и отплевываясь, пока, наконец, его не приняли по ту сторону вольера на руки и не вынесли, видимо, на улицу.