Снегирев тем временем подошел вплотную, лично проверяя дверь.
— Значит, снова сопротивляешься?
Я на пол уселся и руки на груди сложил, глядя прямо на него.
— Почему отказываешься? Раньше нормально же ходил.
А я на пальцы его толстые смотрю и представляю, как он ими худые колени девок наших лапает, и от отвращения тошнить начинает.
— Что молчишь? Думаешь, мы не знаем, что говорить умеешь? Еще как умеешь, мразь безродная. А сколько возомнил о себе. Понравилось получать, смотрю? Так мы тебе организуем повторный горячий прием.
— А ты сам организовывать будешь?
Доктор вздрогнул, видимо, не ожидая, что я отвечу, но уже через несколько секунд продолжил.
— Для этого есть специальные люди, которые заставят тебя или подчиниться, или сдохнуть, если норов свой не уберешь.
— Значит, сдохну.
Я пожал плечами, глядя на злость, вспыхнувшую за круглыми очками.
— Не веришь? Хорошо… хорошоооо, — он погрозил указательным пальцем в воздухе, — я тебя заставлю передумать. Я-то заставлю. Вот увидишь, выродок вонючий.
Он еще что-то бормотал себе под нос, покидая помещения, а я лег на пол, чувствуя, как снова накатила тоска. Развлечение оказалось слишком скоротечным, да и послевкусие оставило непривычно неприятное, горькое, которое хотелось выблевать, лишь бы не ощущать во рту. С другой стороны, как минимум, до приезда монстра из другой республики меня точно не тронут, а значит, я не нарушу обещания, данного своей девочке.
Почему-то казалось безумно важным не допустить этого. Не допустить появления на дне зеленого взгляда прозрачных слез-упреков. Такие чистые, а словно ранили под самой грудиной. И сейчас эти раны, незатянувшиеся, все еще кровоточащие, саднили при мысли о том, что скоро, совсем скоро терпение доктора закончится, и меня отправят на свалку. В топь. Отправят туда, потому что я твердо знал — сдохну, но больше ни одну не покрою. Как бы ни полосовали плетью, как бы ни избивали, чем бы ни грозили. Пусть хоть на куски режут. По хрен. Плевать. Я и не такое терпел. Одно сводило с ума — моя девочка. Слезы-упреки сменятся на слезы-боль в ее глазах, как в тот день… а я… я ничего не могу сделать, чтобы не допустить этого. Бессилие никогда так не удручало, как в последние дни. Оно выворачивало изнутри, заставляя биться о металлические решетки клетки, сбивая костяшки пальцев в кровь.
Побег. Мы не раз говорили с Ассоль о возможности побега. У нас уже был примерный его план, у нас были координаты места, куда мы могли беспрепятственно отправиться, и даже средства, на которые мы должны были первое время прятаться… у нас было все, кроме решимости. Моей.