Он на колени упал, а я на месте стою. Уже не знаю, подойти или нет. Прикоснуться или нельзя. Потому что раскачивается, голову руками зажал…
— И это не я. Так ведь?
Не сразу понять, о чем… а когда поняла, к нему бросилась тоже на колени, на пол.
— Ты. Только ты. Твоя она. Девочка, слышишь, Сашааа? Девочка у нас будет. Маленькая. Наша.
За руки его дрожащие схватить и к животу прижать.
— Скоро шевелиться начнет. Так врач сказала.
И опять наивной дурочкой раствориться в нем, прижаться к его рукам.
— Я так люблю тебя, так люблю. Адвокаты говорят, что, может, и не много тебе дадут, что есть какие-то смягчающие обстоятельства. Я ждать тебя буду. Мы будем. Я и дочка твоя.
Я думала, не в себе он. Ревность. Страх. Он один остался. Я хорошее в нем видела, хотела видеть. Когда любишь, плохое стирается, незначимым становится, растворяется в наивной надежде, что тот, кто так любить умеет, не может зла причинить.
— Не брошу тебя, слышишь? Я приезжать к тебе буду. Ждать буду, любимый. Ты не думай ни о чем. Ты сердце свое слушай… сердце. Оно знает.
И к себе рывком его прижать.
— Забуду слова твои, не было их… не было.
* * *
— Забудешь?
Глухо спросил. Сам голос свой не узнаю. Чужой он. Как и кабинет этот чужой. И стены эти. И она чужая мне. И родной никогда не была. Все себе придумал. Ушлепок безродный. Генка-Крокодил правильно все говорил. Так и называл. Кому такой на хрен нужен? Только поиграться. В игры свои какие-то. Весело было, девочка? Надеюсь, что весело, потому что больше не будет.
От себя ее отбросил движением руки. Смотрю, как падает на спину, и понимаю, что внутри странно тихо. Нет такого привычного порыва броситься к ней, успеть удержать. Не позволить упасть. Неееет. Видеть хочу, как боль почувствует. Хотя бы физическую Их семейка гнилая на иную неспособна.
— А что так? Бросил тебя хахаль твой? Узнал, что трахалась с нелюдем, и побрезговал после меня-то? Или уже и не от него? А, впрочем, мне плевать.
И впервые удовольствием в венах видеть, как боль начинает разъедать ее взгляд. Впервые за это время наслаждение острое от этой сцены.
— Ты забудешь? ТЫ?
К ней подскочил и навис, глядя на нее… на живот ее… живым упреком моим словам. А мне плевать.
— Думала, нашла лошка, который тебя и с выродком от другого возьмет, если напоешь, что его он? Так ты ошиблась, ДЕВОЧКА МОЯ. Даже у такого ублюдка, как я, гордость есть. Забудешь? Да, ты забудешь. А мне как забыть? Мне?
И потом опуститься на колени рядом с ней, чувствуя едкое желание причинить такую же боль. Да, унизительное. Да, мелочное. Но разве она видела во мне что-то иное?