— Свенд! — я снова изобразил, что что-то пишу. Недовольный бородач взял бересту и уголь и нетерпеливо спросил,
— Ksilm?
Уже жалея, что по пустякам отвлекаю хозяина, я постарался поскорее изобразить палку с черепом. Художник я аховый, но курсы черчения все же помогли. Я отдал рисунок Свенду, и в свою очередь спросил:
— Ксилм?
Я увидел как быстро побледнел Свенд, в следующую секунду он уже тряс меня так, что голова моталась туда-сюда и орал:
— Odag?! Odag enna fulm?!
Стоило мне махнуть в предполагаемую сторону моей находки, как Свенд сорвался с места. Только дверь хлопнула. Вернулся он через пару минут мрачнее тучи. Заметив мой испуганный взгляд, он дернул уголком рта и начал с остервенением рыться в стоявшем у стены сундуке. С удивлением я увидел арбалет, который Свенд достал из его недр, и какой-то широкий пояс с десятком ножей на нем. Похоже, дело пахнет керосином, господа! Потом он вынул из-за печурки тяжелый сверток, развязал и начал вздевать на себя очень ржавую кольчугу. Все это сопровождалось грозным бурчанием. Кольчуга оказалась Свенду мала, было видно, как пыжится бородач. Так и не натянув на себя, он отбросил ее, ругнувшись. Потом посмотрел на меня и, еще раз нырнув в сундук, бросил мне ворох одежды. Крутнув ладонью, дал понять чтобы я переодевался, да побыстрее. Я не стал спорить и поспешил натянуть огромную для меня куртку на овчине, грубые кожаные штаны и нечто вроде свитера из грубой, но теплой материи, которую я подтянул поясом, чтоб не путалась. Наконец Свенд взял сумку, засунул в нее все мелкие вещи, которые он, видимо, не хотел оставлять, и вышел из домика. Я проскакал за ним. Белобородый богатырь стоял и смотрел на солнце, мучительно что-то соображая.
— Ксилм? — спросил я его. Он немного скривился и сказал, будто сплюнул,
— H'jarn.
Что это, я так и не понял. Хватило и того понимания, что сейчас опасно и надо тикать отсюдова.
Потом Свенд махнул рукой, схватил меня, закинул на плечо и быстро зашагал. Офигев немного от такого подхода, я попыталя брыкнуть, за что заработал тычок в бок и ворчание. Наверное, Свенд просил сидеть тихо и не высовываться со своими ущемленными правами. Некоторое время он шел ходко, потом стал быстро уставать. Когда его дыхание стало вырываться со свистом, я решил настоять на самостоятельном передвижении. Я слез с недовольно пыхтящего Свенда и попытался идти сам. Через полкилометра мучений боль заставила меня сесть на снег, баюкая лодыжку. Свенд, пыхтя как паровоз, соображал. Он опять посмотрел на солнце, огляделся и пошел к одинокому засохшему дереву. Там он, хорошенько хэкнув, отодрал длинную и широкую полосу коры, стянул вынутой из заплечного мешка веревкой два конца более узкой стороны, и получилась как бы лодка-санки. Один из концов веревки он взял в руку и скомандовал мне садиться. Дело пошло веселее. За два часа мы сделали неплохое расстояние. Иногда Свенд срывался в бег. Это были бы веселые покатушки, если бы не видеть с каким лицом он оглядывался назад.