Маг встрепенулся и молча уставился на Свенда.
— Он опять кареглазый. Ну и волосы обгорели начисто. Только вот что странно. На нем нет ожогов. А у вас они есть. Что скажете по этому поводу?
Маг опять закрыл глаза, облизал потрескавшиеся губы и буркнул:
— Значит, ему повезло больше, чем мне…
Свенд хмыкнул, но продолжил допытываться.
— Когда вы сможете опять изменить его облик?
— Вот это точно не скоро… Многое из нужных ингридиентов сгорело.
Маг не открывая глаз почувствовал недовольство собеседника. Рон мысленно пожелал ему поцеловать в зад хъярна. Воображение тут же нарисовало соответствующую картинку, и ему пришлось приложить большое усилие, чтоб глумливая улыбка не выползла по-предательски на его лицо. Маг сжал губы и открыл глаза. Ровно для того, чтоб наткнуться на знакомый сверлящий взгляд. Казалось, Свенд точно услышал, что подумал про него маг, и хотя это было невозможно, Рону стало резко не до смеха.
— Поправляйтесь, — бросил барон, выходя из комнаты мага. Когда звуки его шагов замерли вдали, Рон откинулся на подушки и невидящим взором уставился в потолок. Ему было о чем подумать. И если про раздражение, присутствующее в душе мага, барон угадал правильно, то в остальном он заблуждался — куда большее чувство вытесняло все прочие. Маг радовался. Ликовал! Вопрос, заданный им могущественной сущности, был вовсе не тем, что он планировал изначально. Какое ему теперь дело, есть ли на парне чары, кроме его собственных? Вопрос, ответ на который дал ему дух стихии, звучал так: «Смогу ли я использовать этого иномирянина для повышения своего личного магического могущества?». Элементаль повел себя странно, но все же ответил ясно и четко — «ДА»!
Маг тихо и счастливо засмеялся.
— Вставай, лежебока! — пропел над ухом мамин голос, и Полдин лениво потянулся. Серый свет утра едва пробивался сквозь мутное стекло единственного окна в помещении.
— Полдин, ну же! Я сама не справлюсь!
— Угу, — согласился королевский постельничий и опустил босые ноги на морозно-холодный гранит пола. Хочешь, не хочешь, а вскочишь.
Еще одно ненавистное утро. Когда же он будет вставать по своей воле, а не чуть только свет? Этим вопросом маленький слуга задавался сколько себя помнит.
Ворча, он начал надевать чулки, штаны и крепкие башмаки, ёжась от холода и пытаясь одним глазом — другой что-то не спешил раскрываться — найти остальные вещи.
Ему еще повезло, что его мать — одна из распорядительниц службы королевских покоев. Вот на кухне его друзьям-поварятам гораздо хуже приходится. С них Толстомяс три шкуры спускает, если к моменту его появления на кухне те еще спят.