Михалычем Вовкин отец называл егеря, который был лишь чуть его постарше. За свою жизнь прошел тот, что называется, воду, огонь и медные трубы. Жил изначально в каком-то большом городе, воевал всю первую «Чечню» сразу после военного училища, был в самом конце ранен и капитаном ушел в запас. А дальше, по слухам, возвратился из армии в таком подавленном настроении, что чуть ли не сразу в монастырь собрался податься. Однако потом одумался и уехал в глухое село к дальней родне, где немного потоптался и пошел в егеря. Собственно, церковь в данном селении разломали еще в двадцатых годах, после чего оно и потеряло право зваться селом и стало обычной заштатной деревушкой. Жил егерь большую часть года один в своей лесной избушке, только на зиму перебираясь в село к родственникам. Поначалу попытался держать марку в лесном хозяйстве, но потом обнаружил, что семьи в деревне хотя и не голодают (кто же на земле с руками из правильного места себя до такого доведет?), но сидят в полном безденежье. Поэтому иногда подкидывал им мяса на продажу по городским родственникам. Однако выбивать местным живность в округе подчистую не давал. Весной же вообще всех пришедших в лес с оружием гнал домой под угрозой его отнятия, хотя и права делать последнее без участкового не имел. Если, говорил, дать тебе селезней на отстрел, то ты ведь не остановишься, пока все патроны не изведешь, а я один и за вами всеми уследить не могу. Мужики ругались, но слушались. А уж про уважение к егерю сказал случай, когда приезжие охотники (как их называли потом в деревне — «краснопиджачники») подстрелили без лицензии лося и послали Михалыча «куда Макар телят не гонял», пытаясь продолжить отстрел небольшого лосиного стада. Тогда он поднял всех боеспособных мужиков в округе (никто не отказался!) и грамотно обложил стоянку охотников. Ружья те, конечно, не отдали (да и не стал на этот раз егерь нарушать нелепого закона), а доводить пререкания с ними до крайности с порчей машин и имущества никто не стал (пулю в спину или подожженный дом от новых хозяев жизни получить не очень хочется). Однако лося и настрелянную дичь отняли и пообещали прострелить колеса, если тут же не уберутся. Полтора десятка человек с оружием наперевес могут в этом убедить кого угодно, особенно если не ведутся на матерки и крик, а попытки пойти врукопашную пресекают выстрелами под ноги. Так что своим Михалыч небольшие послабления давал, а чужих, приходящих без разрешения, всем миром спроваживали. Как везде, в любом замкнутом сообществе. Да еще дополнительно огородились от лихих джипперов перекопанными лесными дорогами. А с разрешением — что ж, только плати деньги и пали с удобных насестов прикормленных заранее кабанчиков. Поскольку местность стояла на отшибе и дороги были не ахти какие, то подобных столкновений было мало и живности более-менее хватало на всех. Прямых же конкурентов человека — волков, единственно опасных зверей, водившихся в близлежащей местности, повыбили почти начисто. Остались только особи, забредавшие из заповедника. Поэтому-то, несмотря на активные Тимкины поиски, особой опасности от зверья для потерявшегося никто не ожидал.