Кстати, на эту тематику у него было несколько картин. Рогатые демоны с красной кожей, исполинским ростом и тьмой в глазах вылезали из трещин в земле и проглатывали людей целиком. Или, играя, разрывали их пополам. Или… ну вы поняли, да? Всё в чёрно-красных тонах. Вроде картинки мрачные. Но исполнены так, что глаз оторвать невозможно было. Его… кем она там ему приходится — девушка, что ли, говорила, что в его таланте есть крупица пророческого дара и это картины конца света. Но мне кажется, что это она просто хотела ему значимости добавить. Ну или хотя бы как-то оправдать его «гениальные» заскоки. Не очень же приятно, когда человек, который тебе дорог, большую часть жизни — пускающий слюни овощ, а если нет, то не совсем адекватный. И только иногда относительно нормальный.
Согласитесь, даже для Семи Висельников это перебор.
— Куколка! — выкрикнула я в темноту коридора. — Ау!
Темнота промолчала. Зато заговорил магистр:
— Бирм, мне почему-то кажется, что здесь давно никто не живёт. Может, ты адресом ошиблась?
— Точно — нет, — и снова заорала. — Художник, спасайся! Демоны вышли из Ада и идут за тобой!
— Очень смешно, — скрипуче отозвалась на это темнота, выплюнув из стены коридора изнеможённого мужчину, страшно похожего на скелет из аудитории целителей. — Посмотрю, как ты запоёшь, когда они придут. Набросятся на тебя и разорвут в клочья.
— Боюсь, что тогда петь уже будет некому, — улыбнулась я. — Привет, кстати!
— И тебе тоже, — отозвался он. — По делу?
— Та да. Просто так не шастаем.
— Это ты правильно. Всякое случиться может.
— Демоны дорогу перебегут… — не удержался от колкости магистр Дорк.
— И восстанут полчища мертвецов..! — зловеще взвыл Ираго.
— Очень интересно. А не могли бы вы научно объяснить, с какой радости им восставать? Хотя… о чём это я? Бирм, скажи мне, родная моя, с какого перепугу мы сюда припёрлись на ночь глядя? Я, между прочим, линорму ещё не кормил. А она существо нежное. Молоденькими студентками потом откармливать придётся. Да и вообще, у меня молодая жена — ведьма.
Художник хмыкнул и поковылял мимо нас, припадая на правую ногу, в комнату, некогда бывшую гостиной. Если бы не одинокий замызганный матрас на полу, её можно было бы назвать абсолютно пустой. Хотя нет. Ещё имелся ошмёток гардины. Воняло здесь почти как на Проклятых болотах. Плесенью и гнилью. И даже разбрызганные всюду краски не разбавляли мрачности общей картины, представшей нашему взору.
Сам Ираго прекрасно в неё вписывался. Учитывая, что за те несколько лет, что я его не видела, он усох ещё больше, глаза ввалились и выцвели почти до белого, а под ними появились чёрные круги от частого, почти непрерывного, употребления опиума. Костлявые скулы заострились ещё сильнее из-за выпавших, судя по всему, зубов. А нос загнулся, как птичий клюв. Давно немытые волосы свалялись в один колтун и несли на себе отпечаток рода деятельности человека, которому принадлежали. То есть тоже краской запачканы были. Ну и — прижало Художника жизнью к земле. Согнуло тяжестью нелёгкого бытия.