* * *
Выбежав на улицу, Виктория сначала никого не увидела, пока чей-то очень знакомый голос не позвал ее по имени. Это казалось невозможным, странным и пугающим, но теперь она осознала, где могла слышать его раньше.
Спустившись с крыльца, она увидела мужчину, курившего неподалеку. Он обернулся, большие карие глаза полоснули по сердцу разрывающей болью.
Лицо его было обезображено страшными ожогами, но даже сейчас Виктория не сомневалась, кто стоял перед ней. Мужчина отбросил сигаретный окурок, затушив его ногой. Оцепенение не позволило ей двинуться с места, пока он приближался, не опуская лица, не пытаясь спрятать свои страшные шрамы. Он даже снял шляпу, словно хотел, чтобы она хорошо все рассмотрела.
Марк Леви — друг ее детства, ее товарищ, которого она давно оплакала, как и всех тех, кого потеряла в кровавой жатве войны, изучал ее своим тяжелым, совсем незнакомым взглядом. Тысячу раз, с того страшного дня, когда их задержали нацисты, она спрашивала себя, удалось ли им с Адамом выжить. Но прошли годы, послевоенная жизнь шла своим чередом, унося прошлое в потоке повседневности. Сейчас же, вместо радости она испытала страх, но не из-за лица, изуродованного шрамами, а потому, что за плечами Марка, казалось стоял, восставший из пепла времени, призрак войны, уничтожившей когда-то их детство и юность.
— Ты меня не узнаешь Виктория? Посмотри, как я изменился, хорошо посмотри, что они со мной сделали, — он горько и зло усмехнулся, — Если бы я не помнил ту девочку с соседней улицы, которая когда-то убегала вместе со мной с уроков, пряталась в сырых подземельях, я бы послал за тобой своих людей. И они бы не стали так мило разговаривать. Но я хочу знать, как ты могла предать нас всех, почему? Ну же, не молчи! Скажи что-нибудь!
Она не могла поверить, не понимала, о чем он говорит, не могла найти силы, чтобы сказать что-либо в ответ. По ее щекам текли слезы, она задыхалась в нервных спазмах, согнулась словно от боли, судорожно обхватив себя руками, пытаясь удержать рвущееся сердце.
— Когда я увидел Мельбурга в Нанси, — хладнокровно продолжил ее собеседник, глазам не поверил. Его же все считали убитым. Я долго гадал, что привело его к нам обратно, пока мне не доложили, что в гостинице им интересовалась какая-то девушка. Ты хоть представляешь, что я почувствовал, узнав тебя по описанию, увидев твой почерк в той чертовой записке?!
— Почему все это время ты не давал знать о себе Марк! — еле выговорила она.
— Да потому, что теперь я в среди тех, кто идет по следу нацистский тварей, таких, как твой Мельбург, которые не должны жить! — глаза Марка горели почти фанатичным страшным огнем, когда-то прекрасное лицо теперь было похоже на жестокую грубую маску, изготовленную многолетними страданиями и болью. Ей вдруг захотелось подойти и дотронуться до его дрожащей руки, выдававшую то волнение, которое он пытался скрыть.