(«Она мне потакает, — подумал Лэниген. — Я напугал её. Да и сам напугался»).
Она спросила:
— Милый, который час?
Лэниген посмотрел на свои часы.
— Шесть пятнадцать.
Но как только он это произнёс, часовая стрелка судорожно прыгнула вперёд.
— Нет, сейчас без пяти семь.
— Ты ещё поспишь?
— Не думаю, — ответил Лэниген. — Пожалуй, я уже встану.
— Хорошо, дорогой, — сказала Эстелла. Она зевнула, закрыла глаза, потом снова открыла их и спросила: — Милый, ты не думаешь, что тебе было бы неплохо связаться с…
— Он мне назначил на сегодня в двенадцать десять, — ответил Лэниген.
— Это хорошо, — сказала Эстелла. Она снова закрыла глаза и вскоре уснула. Лэниген смотрел на неё. Её каштановые волосы превратились в бледно-голубые, и она один раз тяжело вздохнула во сне.
Лэниген вылез из постели и оделся. Он был довольно крупный мужчина, на улице такого сразу выделишь. Черты его лица были на редкость выразительны. У него была сыпь на шее. Больше он ничем не отличался от всех остальных. Если не считать, конечно, что ему регулярно снился ужасный сон, доводящий до безумия.
Он провёл следующие несколько часов на парадном крыльце своего дома, наблюдая, как в предрассветном небе вспыхивают Новые и Сверхновые звёзды.
Позже он решил прогуляться. И, конечно же, ему повезло, не пройдя и двух кварталов, наткнулся на Джорджа Торстейна. Семь месяцев назад, в миг слабости духа, он неосторожно рассказал Торстейну про свой сон. Торстейн был пухлый, сердечный малый, твёрдо верующий в самосовершенствование, дисциплину, практичность, здравый смысл и в иные ещё более скучные добродетели. Его чистосердечная и простодушная выкинь-из-головы-эти-глупости позиция принесла тогда Лэнигену на короткий миг облегчение. Но сейчас это раздражало. Конечно, люди вроде Торстейна — это соль земли и опора нации, но для Лэнигена, ведущего безнадёжную схватку с неосязаемым, Торстейн из докучливого надоеды превратился в божье наказание.
— Здорово, Том! Как дела, парень? — приветствовал его Торстейн.
— Прекрасно, — ответил Лэниген, — просто отлично.
Он кивнул, изображая максимальное дружелюбие, и зашагал было дальше под плавящимся зелёным небом. Но от Торстейна так просто не отделаешься.
— Том, мальчик, я думал над твоей проблемой, — сказал Торстейн. — Я очень беспокоился за тебя.
— Это очень мило с твоей стороны, — ответил Лэниген, — но право же тебе не следовало так затрудняться…
— Я это делаю потому, что хочу это делать, — сказал Торстейн, и Лэниген знал, что он, к сожалению, говорит чистую правду. — Меня интересуют люди и их заботы, Том. И всегда интересовали. С детства. А мы с тобой долгое время были друзьями и соседями.