— Ну, что скажете? — Абашеев присел к столу. — > Вас, кажется, Сеней звать?
— Так точно. — Сеня осторожно опустился на скамью и вытянул ноги. — Фролов, Семен Петрович. В прошлом гвардии рядовой, а сейчас буровик.
Золотухин кивнул Настасье на дверь, и она вышла, недовольно поджав губы.
— Так я вас слушаю. — Взгляд следователя задержался на резиновых сапогах Фролова. — Что же вы не в валенках, или не холодно?
— Еще как! — Сеня добродушно усмехнулся. — Да только нет у нас валенок, не завезли. Я уж и в город за ними гонял, к Березовскому этому.
— Ну и что, не привез?
— Привез… Одну пару, да и ту рваную.
— Что ж, тебя Ромин за одной парой туда гонял? — < не удержался от вопроса Золотухин. — Чудно как-то.
— Да уж чудней некуда, — согласился Сеня. — Кому не скажу, никто не верит. А получилось так. Об этом- то я и хотел вам рассказать. Посмотрел как-то Ромин на мои сапоги и говорит: хочешь в город пошлю? Там валенки пришли, а заодно, говорит, барахло кое-какое нэ базу к Березовскому отвезешь. Ну, я и взялся.
Абашеев пожал плечами.
— Значит, валенки все же были?
— Да не было никаких валенок! — Сеня с досадой стукнул по столу. — Врал он все. Вы слушайте дальше. Приехал я, значит, в город. Иду по адресу, где база. Смотрю — забор. Высокий такой, рукой не достать. Толкнул я это калитку, а там пес. Как он кинется, а у меня руки матрацовкой заняты.
— Какой еще матрацовкой?
— Ну, Ромин какую дал. — Недовольный непонятливостью следователя, Сеня поморщился и терпеливо объяснил: — Мешок такой полосатый, белый с красным. Ватой его набивают или сеном. Только там другое было… Ну, значит, кинулся на меня пес, я ему и дал сапогом как следует… — Он рассмеялся. — Тут и хозяин выскочил. Хулиган, говорит, бандит, я тебя в милицию сдам. Какой, говорю, я тебе хулиган? Я, небось, экспедитор, за валенками прислан от начальства.
— Ну, а он? — Заинтересованный Золотухин придвинулся поближе.
— Нет у меня, говорит, никаких валенок. Спятило, что ли, твое начальство? Вижу — не врет. Потому как у него на роже написано, что он про валенки эти в первый раз слышит. Только взяло меня зло: неужели, думаю, с пустыми руками домой ехать? Давай, говорю, какие есть, а то не уйду. Рылся, рылся он в сенях, и выносит мне пару. Собаки ли ее рвали, или моль погрызла, не скажу. Но носить можно. Бросил он мне валенки и говорит: иди себе с богом. А я у него остаться думал, время-то к ночи, да и город чужой. Куда пойдешь, на вокзал разве? Обидно мне стало. Бросил я это матра- цовку, и ногой пхнул что есть силы. Получай, говорю, свое барахло. А она возьми и лопни, матрацовка-то. Видать, туго была набита-..