И, словно пытаясь увести принца от этих размышлений, даже сбить с толку, Лукьянов вдруг пустился говорить. Он и не заметил, что перебил попечителя на полуслове, — ему стало вдруг важно рассказать о последних новостях, о том, как институт готовится к переезду в новые помещения форта, о своей недавней поездке в Кронштадт с целью инспекции новой лаборатории.
С каждым его словом Ольденбургский все больше мрачнел. Видимо, он понял, что Лукьянов решил его отвлечь. Неожиданно громко и резко он произнес:
— Вы же сейчас готовите очередную экспедицию, не так ли?
Лукьянов осекся. Помолчав, он ответил:
— Мы готовим поездку в киргизские степи с целью изучения эпидемиологической обстановки и эндемических очагов чумы.
— Как много человек планируете послать?
— Двоих, не считая вспомогательный персонал.
— Предполагается ли проведение каких-либо опытов?
— Опытов? — переспросил Лукьянов, немного растерявшись. — Выезд планируется главным образом для определения местоположений будущих противочумных лабораторий. Как вы знаете, Уральская степь признана особенно угрожающей в отношении чумной инфекции. Мы собираемся…
Но Ольденбургский его уже не слушал.
— Вот и доктор Шоске, — повернулся он к гостю, — проводит опыты, весьма интересные. Расскажите нам о них, Герман Иванович.
Это наскоро прилепленное немцу русское имя-отчество возмутило Лукьянова. Ощущение только усилилось, когда немец на ломаном русском языке стал рассказывать о своей работе. Продолжал он долго, а когда закончил, Лукьянов понял, что так и остается в неведении относительно предмета исследований Шоске. Тот щедро сыпал терминами из добактериологической эпохи — вроде «contagium vivum» и «заражение воздуха», — довольно неуклюжими намеками дал понять, что знает многих известных светил европейской науки, включая самого Гирша, а эти признанные авторитеты в свою очередь знают его по скромным исследованиям, — но каким именно, он так и не сказал. Лишь раз в его речи мелькнула некая загадочная «трансмутация». По-видимому, это и было целью его опытов, о которых Шоске так же вскользь упомянул.
Пока он говорил, Лукьянов разглядывал его. Несомненно, это был человек не случайный — образованный и разбирающийся в последних достижениях европейской научной мысли. Но не ученый и уж точно не ведущий специалист в исследованиях чумы, это Лукьянов ясно видел. В лучшем случае подкованный дилетант или околонаучный авантюрист — таких нынче много развелось даже в России. Прищурившись, Лукьянов изучал неожиданного гостя, и с каждым мгновением говоривший становился для него все яснее и прозрачнее, безжалостно выдаваемый собственными словами. Но что могло так воспламенить принца? Неужто эта глупая трансмутация?