Толкнув коленом дверь столовой, за которой царила странная тишина, Никоэль стремительно влетел в огромное помещение, сгрузил свои склянки на буфет, стоящий по правую руку, и только тогда развернулся к длинному столу для торжественных приемов. Отца и Фианы еще не было, а вот гость – незнакомец лет двадцати – уже сидел, вольготно развалившись на стуле с высокой спинкой прямо на графском месте во главе стола. Недовольно поджав губы, он наблюдал за суетой слуг, заканчивающих сервировку. Среди аристократов считалось вежливым и правильным опоздать на пять-десять минут или же – высший шик – прийти минута в минуту, под звон часов. Гонца же голод, похоже, пригнал раньше времени. Или же он просто не счел необходимым демонстрировать хорошее воспитание опальной семье. По совокупности факторов Никоэль склонялся ко второму варианту. А еще ему очень не понравилось настороженное молчание слуг, которые, сколько он себя помнил, имели обыкновение весело переговариваться в процессе работы. Они даже тарелками не бренчали. Каждый предмет опускался преувеличенно аккуратно. Хотя граф никогда не старался воспитать из своих слуг безмолвных, незаметных, исполнительных теней и не запрещал вести себя просто и обыденно. В некотором роде все, долго проживающие в поместье, были для него чем-то вроде семьи с разной степенью родства и приближенности. Он ведь видел одни и те же лица на протяжении ряда лет и никогда не забывал, что перед ним такие же люди – не лучше, но и не хуже многих равных ему аристократов.
– Добрый вечер, – поздоровался парень, внимательно рассматривая гонца, одетого в дорогой камзол. А уж его кольца с огромными камнями могли ввести в искушение любого разбойника на дороге. – Позвольте представиться: Никоэль.
Последние слова прозвучали под бренчание склянок, которые Вернан за его спиной пытался поудобнее устроить на буфете, чтобы никто не задел, потянувшись за стоящими тут же рюмками.
– Бельмоглазый – ты, что ли? – расслабился напрягшийся было при виде вошедших людей гонец. – Не узнал, не узнал. Стекляшки себе вместо глаз вставил? А видишь каким образом? Магия?
– Алхимия, – пожал плечами Ник. Вопреки собственным ожиданиям, в его душе ничего не дрогнуло, когда он услышал старое прозвище из уст аристократа, с которым, похоже, был знаком в детстве. А ведь раньше это прозвище всегда его злило, особенно если произносилось таким снисходительно-пренебрежительным тоном, как сейчас. Перерос. Когда-то чужое мнение было ему очень важно, теперь же… Почему он, собственно, должен принимать близко к сердцу мнение и слова напыщенных чужаков?