За молнией, поразившей пришлую, сразу ливанул дождь. Капли не разменивались на морось. Они били тяжело, стеной. А я сидела на дереве и боялась пошевелиться. В мозгу все звучали последние слова кнессы.
Дождь барабанил по листьям раскидистого дуба. Молния сверкала теперь где-то вдалеке, уже не такая яростная — словно спустившая пар склочная баба, что отгавкивается по привычке, когда пыл свары уже прошел, но поднятая пыль еще не улеглась.
«Вроде бы при грозе надо прятаться в кустах, а никак не на деревьях», — мелькнула мысль. Мелькнула и пропала. В отличие от холодного ручейка, что тек аккурат мне за шиворот.
Крона укрыла шатром, но этот тонкий, с иголку, ручеек не иначе как по стечению обстоятельств избрал местом десантирования именно мою злополучную шею. Наверное, исключительно ему стоило быть благодарной за то, что я окончательно не впала в прострацию от всего пережитого и увиденного за сегодня. Палец сам собою нажал кнопку остановки записи на диктофоне. Медленно, словно это был непосильный труд, убрала самописец в рюкзачок. А мысли были об ином.
До мозга наконец-то начало доходить — он не только понимал, но осознавал и принимал: я в другом мире. Другом, мать родная! Или отец? О местном пантеоне я ровным счетом ничего не знала, поэтому предпочла мыслить привычными категориями.
Сказать, что я была ошеломлена — значит, не сказать ровным счетом ничего. Еще сегодня утром сетовала на несправедливость жизни? Три раза «ха»! Но отчего я такая везучая? Вроде бы мои полушария защищены черепом, а не штанами, так отчего у меня в жизни все через заднее место?
Теперь подозреваю, что именно время земной жизни стану вспоминать как самое счастливое и беззаботное. Лика Южная, что так любила загребать жар чужими руками, главгад, самоутверждавшийся за счет унижения сотрудников, да даже собственная мать, которая скинула меня, как мусор с совка, едва я поступила в университет… Хотя она и до этого не сильно обо мне пеклась. И дело вовсе не в том, что я лишь одна из пяти ее детей. Моя мать вообще не особо переживала по поводу своего «выводка», считала, что это — забота ее очередного мужа. На моей памяти таковых было три. А уж «хахалей» (как точно характеризовал список любовников моей родительницы конклав околоподъездных бабулек-сплетниц) у маман водилось без счету. Но что больше всего меня поражало — мужья терпели любые загулы родительницы и разводилась все три раза именно мать.
Несмотря на то что моя жизнь была отнюдь не золотой, она меня устраивала. Я была уверена, что не останусь голодной и не сдохну в обшарпанном подъезде хотя бы потому, что все свое детство и отчаянные школьные годы провела далеко не в тепличных условиях. В тринадцать лет я уже освоила десяток законных способов зарабатывать деньги на кусок хлеба и три десятка — относительно законных. Я мыла стекла и сливала бензин из баков машин — бабушкиных ровесниц, могла шпилькой открыть почтовый ящик, убедить в крайней, буквально жизненной необходимости абсолютно бесполезной вещи случайную тетку на рынке и даже продать ей эту фигню. В общем, как и любой подросток, я хотела денег. Вот только, в отличие от большинства сверстников, не для походов в кино.