* * *
>Милая Оленька, привет!
В Москве сразу стало тихо. Никто не звонит, и мне некуда позвонить. А тому Вас небось бушуют страсти. Или нет?
Если бушуют, то подальше от них, ибо я вспоминаю речь Арбузова после нашего спектакля и думаю, что он прав. Это просто мы никак не повзрослеем, хотя в общем-то пора. Спектакль наш[16]осенью обязательно еще доработаем, чтобы все было хорошо. И будет!
Я тружусь над «Тартюфом», скоро закончу, но сдать не удастся, не готовы костюмы (!). Тут уж не выйдешь в своих. Впрочем, обещают в последний день все подать, и тогда покажем худсовету.
Обстановка здесь не нервная, милая, так что я вроде бы и отдыхаю. Прихожу с репетиции и усаживаюсь за «Три сестры».
Читали ли Вы в «Литературке» про Уильямса[17]?Там немного похвалили. Больше новостей у меня нет. Живите там, пожалуйста, спокойно, а то мы с Вами какие-то все-таки чудаковатые. Там небось какие-нибудь события, и Вы на все реагируете, а реагировать надо вовсе не на все, на расстоянии это как-то всегда лучше понимаешь.
Время летит быстро, не успеешь оглянуться, уже 10 дней проскочило.
Привет всем тем, кому Вы захотите его передать.
Будьте здоровы.
Ваш Эф.
Говорят, что в т-ре им. Лен. Комсомола на гастролях в Ленинграде кто-то кого-то изнасиловал. Надеюсь, что у вас там ничего подобного нет. Главным образом, следите за Дунаевым[18], чтобы он ни к кому не приставал. <…>
* * *
На «Отелло» я вдруг поняла, что нас уже чему-то научили, что приобретено какое-то мастерство. Конечно, это произошло раньше — но именно на «Отелло» я ощутила покой в работе, не было никаких взрывов и всякого такого… Нам уже доступна была высокая драматургия — позади плодотворное десятилетие, в багаже набирался ряд пьес из классики: Чехов, «Ромео и Джульетта», «Брат Алеша» по Достоевскому, мольеровский «Дон Жуан», «Женитьба» Гоголя! Потом уже — «Отелло». Когда попадалась не классика — я не знаю, Я. Волчек, А. Арбузов, — мы уже ворчали. У нас уже были такие аппетиты — меньше, чем мировая классика, нельзя. А Эфрос говорил нам: «Не каждый день попадается пирожное. Надо и черный хлеб пожевать. Надо переключаться на другое, а потом уж что-нибудь придумаем».
В те времена он говорил, что у нас еще есть впереди 10 лет творческой жизни и интересный репертуар — если мы будем спокойны. Не дали ему этих десяти спокойных лет. Но это особый разговор…
А пока, на репетициях «Отелло», мы были еще спокойны — может быть, последний раз. (И наверно, на «Месяце в деревне».) Работали дружно, весело и, даже играя трагедию, позволяли себе шутить. У актеров, конечно, разные характеры, случались и капризы. Кто-то, скажем, заявлял Анатолию Васильевичу, что он, мол, с такой-то не будет работать, другой говорил: «а я не буду в паре с тем-то играть», «а мне вот он мешает», «а вот Колька мне руку выворачивает» (это уже я). В общем, крутили как могли. Взрослые дети. А Анатолий Васильевич все время этих взрослых разбушевавшихся детей мирил. Обычно он смеялся и говорил: «У вас у всех разные индивидуальности, у вас у всех разные недостатки, но если положить их на чашу весов, то, ей-Богу же, недостаток каждого не перевесит недостаток другого. Так что давайте выходить из этого мирно».