– Хатин, как думаешь, кто из них пошевелится и поможет хитроплету в беде? – спросила Плясунья.
– Не знаю. Может, никто. Или один-два человека. Одного вполне хватит. Опусти меня, Феррот, прошу. – Когда Феррот опускал ее на землю, у Хатин чуть не разорвалось сердце при виде выражения его лица. Он словно видел, как она истекает кровью, и ничего не мог поделать. Хатин, исчерпавшая запас красноречия на вершине вулкана, отвернулась от друзей и пошла прочь, сквозь джунгли.
Что-то ломилось следом, раздвигая папоротники, под которыми она проходила, пригнувшись, и перешагивая упавшие стволы, под которыми она проползала.
– Стой. – В этом единственном слове, в этом глубоком бархатном голосе было столько власти, что ослабевшие ноги Хатин остановились сами собой. Она обернулась.
– Плясунья, я иду к Минхарду Проксу.
– Нет, – мягко и нерушимо твердо произнесла Плясунья.
– Из-за нас его лодку вынесло в море, Плясунья, и он вернулся совершенно другим. Я не знаю – и не понимаю, – что да как, но в самом начале он был добрый. – Хатин вспомнила его розовые щеки, полные изумления светлые глаза. – Добрый и потерянный. Как кокос, который мотает на волнах, его кидает туда-сюда, а он и не понимает зачем. Я должна надеяться, что он еще прежний, что в нем еще осталась доброта, только… потерянная.
– Если кто и заставит Минхарда Прокса слушать, то только ты. Сами горы раскрыли уши перед тобой. И потому ты не сделаешь больше ни единого шага к Гиблому Городу. – Теперь в голосе Плясуньи безошибочно угадывалась угроза. Великанша сейчас как никогда напоминала вулкан, а ее движения были медленны и непреклонны, как поток лавы. До сих пор эта безжалостная сила поддерживала Хатин, защищала. Теперь все изменилось.
– Это сильнее меня, – прошептала Хатин, чувствуя в себе слабую решимость.
– Я не дам тебе спасти этих людей. Эти самые люди две сотни лет назад вешали в Свечном Дворе наших жрецов, они же перебили твою деревню, они же охотились за нами по всему острову. Другие лица и имена, но души – прежние. Нет. Они притворялись, что не видят нашего горя, а теперь мы притворимся слепыми. Это правосудие, Хатин. Его мы искали на своем пути. – Великанша пригнулась под навесом лиан и подошла ближе; листья папоротников отбрасывали на ее щеки тени, похожие на акульи зубы. Глаза были чернильно-черные.
– Это не наш путь, Плясунья, – очень тихо возразила Хатин. – Он – мой. Я не могу стать воином, как ты, и поэтому иду таким путем. Ты свой прошла давным-давно.
Когда слова эти слетали с ее уст, Хатин ощутила их странный привкус. А стоило Плясунье потянуться к левой руке, чтобы распутать вдовьи ленты, Хатин вдруг поняла, что сейчас увидит.