Петя учился лучше всех, потому что днем и ночью сидел над учебниками. Про счастье, таящееся в высшем образовании и в пятерках, он знал, мать не раз говорила. Ему выдали аттестат с отличием, но посоветовали не лезть в университет на английскую филологию, куда он стремился, потому что все равно не примут. Почему? Ему объяснили: нужны связи. И Петя отправился к отцу.
Он успел только сказать: «Здравствуй, папа» – и зажмурился, оглушенный грохотом массивной металлической конструкции, захлопнувшейся перед его носом. В университет Петя не полез. Зачем пытать счастье, если не наверняка. Он поступил в Горный институт, куда брали всех, даже с тройками. За красный диплом бороться не стал, боялся, знал, что отличников отправляют по распределению куда-нибудь на Север. Была такая практика в институте. Единственная тема, которая его заинтересовала за пять лет учебы, – драгоценные камни. На полевой практике Рудавин насобирал бирюзы, разноцветных опалов, розового и белого прозрачного кварца. Сговорился с выпускником токарного ПТУ и занялся распространением кустарных колечек среди прекрасной половины человечества. Один раз удалось ложечный мельхиор выдать за платину, а прозрачный кварц – за алмаз чистейшей воды. Так и уехала счастливая тетенька в родную Самару, уверенная, что умный человек и за сотню может купить клад бесценный.
Колечки продавались недолго. Его избили. Фарцовщики. Он не знал правил. Пережить боль от синяков оказалось гораздо легче, чем сам факт избиения. Петр заболел, и врачи хлопотали над ним несколько месяцев, не могли поставить диагноз. А диагноз был прост – ущемленное самолюбие. Случается, от такого люди и умирают. Тогда-то Петр впервые осознал, что его стремление к счастью на самом деле не что иное, как честолюбие. Но не обычное человеческое честолюбие, а особенное – по-наполеоновски огромное. А детская мечта «делать все, что хочу» – это жажда власти и денег. Более того, остро ощутил, что его честолюбие ничем не удовлетворено, более того – оно страдает, а перспективы ублажить его равны нулю. Это открытие сделало болезнь затяжной, а усилия врачей – бесперспективными.
Мир изменился. Стал серым и убогим. Рудавин раз в четыре дня сдавал анализы и каждый раз с некоторым даже злорадством убеждался в том, что медицина бессильна. Гемоглобин в его крови падал, а время реакции оседания эритроцитов росло. Через месяц, испробовав все методы, врачи стали подозревать у него серьезную и, возможно, неизлечимую болезнь, а потому разговаривали чрезвычайно любезно и на обследованиях не настаивали.