Падение отца мать приняла как неизбежное зло, как расплату. Ее тело заключало в себе только гены красоты и мужества. Ничего более. Происходящее с мужем она восприняла как признание им своей вины в случившемся и покаяние. Мужество заставляло ее творить для сына жизнь по собственному рецепту и окружать его этой жизнью вместо настоящей, шумящей рядом. «Тебя обидели? И кто же? Умственно неполноценный мальчик? Или тот – ущербный душой?» Она доказывала Дану, что он живет в мире неполноценных людей. «Посмотри, – говорила она часто, – все эти люди – жалкие уродцы. Только их уродство не увидеть глазами. У того мозги набекрень, с годами он превратится в жалкого пьяницу, в дряхлого, больного и полоумного человека. У этого – еще хуже – душа наперекосяк. Черная у него душа и гнилая. Как пить дать попадет в тюрьму и сгниет там на нарах. Ну а та, что сказала тебе вчера гадость? Знаешь, что у нее не в порядке? Психика. Нервы прикреплены не теми концами не к тем началам. Она кончит на панели. В лучшем случае выйдет замуж за такого же идиота, и он каждый вечер будет выколачивать из нее мозги».
Дану нравилось слушать мать. Он видел людей ее глазами. За красивыми лицами и телами таились страшные уродства. Уродство мира было куда страшнее маленького дефекта на его лице. Мама была его поводырем в уродливом мире. Мама была прекрасна, у нее не было ни малейшего изъяна – ни в душе, ни на теле. Даже малюсенькой родинки с неприятным волоском, даже случайного прыщика никогда не выскакивало на лице. Мама была совершенством. И она любила его, потому что он тоже был совершенен не своим лицом, нет, тем что оно скрывало.
Он обожал ее больше всех на свете. Это было легко, потому что всех на свете он ненавидел. «Мама, – спросил он как-то. – почему ты меня никогда не целовала?» Она улыбнулась, погладила его по голове: «Ты совсем большой!» – и хотела уйти. «Мама, – попросил тогда он, дрожа всем телом, – пожалуйста, мама, поцелуй меня». Она, его мужественная мама, повернулась к нему, склонилась над ним, взяла его лицо в свои руки и поцеловала в губы. Но перед тем, как прикоснуться губами к его губам, она зажмурилась, и он успел это заметить…
Девушки начали волновать его очень рано, лет в четырнадцать. Он не верил, что у него нет шансов. Он пытался понравиться. И снова мама утешала его, ставя диагнозы всему миру и предсказывая его обитательницам страшную участь. Но мамины утешения уже не действовали как прежде. Кровь закипала при виде завитка, выбившегося из тугой косы на затылке случайной прохожей. И он уже начинал понимать, что стройной обладательнице шикарной косы мамины предсказания и угрозы были нипочем.