Освоился он быстро. Но о целях и задачах организации узнал не скоро. Долго считал ее разветвленной шпионской сетью. А узнал, куда же он попал, когда пригласили в Нью-Йорк после открытия «железного занавеса», на празднования по поводу развала Союза. После первого же бокала шампанского у него дух захватило, оттого, что понял: они выше правительств и разведок, они правят миром. И тогда показалось, что он предчувствовал это давно. С самого начала, быть может.
Как только Рудавин занял в организации свой первый пост – начальник группы из двадцати человек, – он навел порядок и в своих личных делах. Во-первых, сводил мать к врачу, и тот вшил ей ампулу, припугнув, что первая же рюмка станет для нее последней. Купил ей дом в сельской местности и подыскал тихого непьющего старичка, мечтающего копаться в огороде. Вот он огород – гектар. Закопайся.
На втором месте в его списке значился отец. Он часто представлял себе этот разговор. Вызвать в партком, отослать председателя и наедине разобраться от души. Знаешь ли ты, старый пень, кто перед тобой? Сынок, да, да, тот самый, который когда-то чуть не рыдал под твоей дверью. Тот самый, о котором ты почти тридцать лет как думать забыл… За долгие годы работы в организации Рудавин прекрасно изучил собственное лицо и реакцию собеседников на различные его выражения. Когда кого-то нужно было убрать, он смотрел прямо перед собой, но словно сквозь человека. Отец должен на собственной шкуре испытать этот его новый взгляд.
Он предвкушал триумф, слезы отца, этой раздавленной гадины… Не получилось. На работе отца не оказалось – он вышел на пенсию. Петр отправился к нему домой. Открыл неопрятный выживший из ума человек с всклокоченными седыми волосами. Затарабанил какую-то чушь. На него прикрикнули с кухни. Он сжался и побежал на зов. Наказывать было некого. Обошлось без Петра. Но вот жена…
Она вышла следом. Властная, подтянутая, сорокалетняя. Понятно, не сдает отца в дурку только потому, что лишится пенсии и бесплатного обеспечения. Смотрит строго. «В чем дело?» – «Извините, ошибся квартирой». – «Ну и идите себе». – «Ну и иду».
Братишек тоже посмотрел. Один на папиной старенькой «Волге», другой – на бывших казенных «Жигулях». На две головы выше Петра, коренастые, с красными, словно жирными губами. Ходят, смеются – точно стая чаек орет над мусорной свалкой. Одному из них (Петр не трудился запомнить, кто из них кто) устроил тюремные нары (вел машину в пьяном виде и сбил человека), второму – ограбление неизвестными, в результате которого ни одного синяка – только аккуратно перебит позвоночник (инвалидность пожизненно). С сестренкой было попроще. Сестренку заманил в модный притон, посадил на иглу. Зарабатывать с помощью самой древней профессии она догадалась сама, когда денег на наркотики перестало хватать…