Виктор поднял ее на руки не рывком, как тогда, в юности, а осторожно. Не стремился заглянуть в глаза – прижался щекой к ее виску. Помедлил мгновение, словно ожидая, что она закричит, чтобы он немедленно отпустил, чтобы убирался прочь, как уже было однажды…
Она не закричала и ничего не сказала. Значит, теперь можно. Дыхание у нее было тяжелым и жарким… Сердце стучало так, будто выпрыгнет сейчас из груди. Любимая. Если нет тебя – нет ничего. Нет жизни. И ничто не имеет значения. Нет тебя – и мир остывает, и сердце покрывается корочкой льда, и глаза видят только прах, не в силах разглядеть вечности. Любимая, я сделаю для тебя все, что захочешь. Даже если ты не скажешь мне об этом, я догадаюсь сам…
Чуть позже Людмила смотрела в потолок и безмятежно улыбалась. «Любимая», – шептал рядом Виктор. Ну чего ей еще? Жизнь продолжается! Чего же она все время ждала от жизни, чего искала в ней? Страсть разбудила в ней жизненные токи, они побежали по нервам, придавая существованию новый смысл, иной ракурс. Неуверенно шевельнулось замолчавшее было желание мести. Шевельнулось и, не почувствовав сопротивления, развернулось словно знамя, на котором было начертано: «Нельзя простить такое! Отомсти ему, как он того заслуживает!» И тут же из памяти вынырнуло оскалившееся мерзкое лицо Петра. Он улыбался так, словно торжествовал победу. Но даже в стеклах его очков плясали огоньки беспокойства. «Нет, врешь, слишком хорошо я тебя знаю, – думала Людмила. – Ты не дашь мне уйти и спокойно скоротать век где-нибудь в лесной глуши. Ты будешь искать меня повсюду, пока не найдешь!»
Значит, выбора не остается. Нужно принять бой, пусть неравный, а там – будь что будет. И значит, нужна была эта ясновидящая девчонка.
– Витя. – Людмила придвинулась к нему ближе. – Мне нужна твоя помощь!
– Любимая, я сделаю для тебя все, что захочешь…
К утру Слава замерз так, что едва мог шевельнуться. Он не представлял, день теперь или ночь, пока не услышал шарканья ног над головой. Походило на то, что дом ожил, а стало быть – утро. И может быть, даже о нем кто-то вспомнит.
Не успел подумать, как над ним скрипнула дверь и в образовавшийся проем упала бледная полоска света. Слава попытался разглядеть человека, спускавшегося к нему. Но в глаза ему ударил свет фонаря, и он крепко зажмурился. Ему оставили половину буханки белого хлеба и пластиковую бутылку с водой. Перед тем как уйти, человек вытащил нож и разрезал веревку на запястье у Славы, оставив длинный порез на тыльной стороне ладони.
Вместо того чтобы хоть что-нибудь предпринять – позвать на помощь, кинуться на этого человека или же утолить жажду и голод, Слава сидел и думал о том, как когда-нибудь Стася будет смотреть на глубокий след от этого самого пореза. Посмотрит, вспомнит, ничего не скажет, а только придвинется ближе…