Па седьмом году жизни она научилась наконец выговаривать слово «мама» по отношению к другой женщине, которая уже полгода хозяйничала в их доме. Она почувствовала, что отец ждет от нее именно этого. Иначе, она так думала, он снова станет сидеть целыми днями молча в комнате, изредка прижимая ее к своей колючей, царапающейся щеке, и шептать: «Бедные мы с тобой, бедные…» И тогда ей снова станет страшно, снова будет ветер завывать по ночам, снова бесконечные бездонные ночи будут тащить ее к себе, в свою черную пустоту… Она стала говорить другой женщине «мама», беря все-таки это слово в кавычки где-то в своей душе, не по-детски умело и тонко, хотя не знала еще, что у нее есть душа, и совсем не знала, что такое кавычки.
Тогда-то ей и пришло в голову спрятать одну из фотографий мамы-ангела. И правильно, потому что все остальные со временем куда-то запропастились, воспоминания стерлись, и никто про маму-ангела в доме никогда больше не говорил. Даже когда Дара выросла, когда выходила замуж, когда ей так хотелось узнать, что же случилось с ее матерью, она не нашла в себе сил обратиться за ответом к отцу. Ей казалось, что он снова посмотрит на нее пустым страшным взглядом, как в детстве… Он все еще носил в себе этот взгляд, как и Дара носила свой страх перед бездонной ночной пропастью…
Она не могла нанести ему такой удар, она его слишком любила. Пусть остается сильным. Сильным? Смешное слово. Он был громадиной, явлением. На него можно было ходить смотреть, как на одно из чудес света. «Мой папа – начальник», – говорила Дара в детстве. «Начальник чего?» – интересовались почтительно взрослые. «Всего!» – уверенно отвечала она. Господь Бог, о котором она что-то где-то слышала, рисовался ей в детстве фигурой куда менее значительной, чем отец. Орлиный нос, громадный рост, пронзительно-синие глаза. Где бы он ни появлялся, за ним шла волна кипучей деятельности, энергии, энтузиазма. Он заполнял все пространство, каким бы большим оно ни было. Он царил везде: в своем кабинете, за праздничным столом в гостях, в маленьком магазинчике игрушек, куда они забегали с Дарой, на улице. Недавно Дара шла по Большому проспекту и вдруг увидела в толпе великолепного мужчину и залюбовалась, пока не поняла, что это ее собственный отец. Он выходил из банка, садился в машину. Дара не окликнула его, но ее охватила точно такая же гордость, как в детстве: посмотрите, это мой папа.
Отец все время что-то возглавлял, чем-то руководил, командовал целой армией людей, которые казались рядом с ним мелкими и незначительными, вечно мельтешили в их доме, смотрели снизу вверх. Перестройка застала отца во всеоружии, он развернулся, открыл свое дело и практически мгновенно создал громадную империю. Что-то такое с финнами, с венграми, связанное с техникой… Дара не вдавалась.