– Знакомьтесь, это Регина. Незаменимый работник. Она и за бухгалтера вам все распишет по нашему проекту, и спроектировать поможет. (Он уже говорил «по нашему», отметил Марк.) Член партии.
Значит, другие дела с ней обсуждать нельзя…
– Понял. Здравствуйте, Регина. – Он протянул руку.
Женщина поправила очки, пожала ему руку, покраснела…
– Я не могу, не могу, – говорила она три недели спустя своей сестре. – Не могу, понимаешь, Капа? Сижу и через дверь кожей ощущаю его присутствие. А если он уезжает, вздрагиваю от звука каждой подъезжающей машины, бегу к окну. Я совсем опустилась…
– Да не плачь ты, дурочка. Ну и что с того? Ты в него влюбилась, с кем не бывает. А он-то что?
– Ничего. – Регина всхлипнула, и Капа, вздохнув, протянула ей свой большой мужской носовой платок. – Он меня не замечает. Диктует что-то, смотрит в глаза – и не видит. Интересуется, как у меня дела или как настроение. Но меня не видит…
Капа была на три года младше сестры, но всю жизнь относилась к ней как к маленькой. Регина была не замужем, а Капа выскочила за молодого курсанта, как только окончила школу. Тогда все, включая родителей и сестру-студентку, получавшую ленинскую стипендию в Ленинградском университете, осудили ее поступок и заклеймили позором. Мать и отец впервые переступили порог ее нового дома через пять месяцев после ее побега и свадьбы, когда Капа с Иваном привезли домой крепенького розовощекого младенца. Осип Измайлович (Регина, поступая в университет, записала в анкете – Олег Игоревич) взял ребенка на руки и воскликнул:
– Гляди, мать, Броня, вылитый Броня!
– Кто это – Броня? – спросил у Капы притихший ненаглядный ее Ванечка.
– Потом, – так же тихо ответила ему Капа.
– Как назвать собираетесь? – строго спросил Осип Измайлович.
– Васькой, – сообщил Ванечка и тут же понял, что сморозил глупость, потому что лицо тестя пошло багровыми пятнами. – Э… э-э-э, мы с Капой еще не решили окончательно…
Онемевший Осип Измайлович стоял посреди комнаты, начисто утратив дар речи. Тогда Ольга Карловна положила карапуза в колясочку, вытащила из сумочки валокордин, накапала двадцать пять капель в стаканчик, налила воды, протянула мужу и пошла к столу, куда они сложили принесенные сумки, коробки и коробочки Капа шире раскрыла глаза и села возле матери – как ребенок под новогодней елкой в ожидании подарков. Ольга Карловна стала потрошить сумки.
Это тебе, мое солнышко, мой внучек. – Три сумки были заполнены всевозможными детскими вещами, сосками, импортными бутылочками. – Это вам, Ванечка. – Она протянула ему длинную коробочку, он раскрыл и ахнул – настоящие кварцевые часы. – Кстати, как ваше имя-отчество? Ах, Григорьевич? Замечательно. Это тоже вам. – На столе появились белоснежная рубашка и галстук. – А отец ваш жив? Что вы говорите, какое горе! – Она покачала головой и чуть ли не прослезилась.