— Давай, Сань, зайдем. Что, мы его одного туда отпустим? — Траугот любовно похлопал Почеренкова по спине. — Вон он у нас какой! Лакомый кусочек. Куда его одного отпускать?
— Ну ладно, давайте зайдем. — Новиков заметно скис, но пытался сохранять остатки мужества. — Только быстро, а то у меня съемки сегодня.
— У всех съемки, Саня, у всех! — Михаил заметно повеселел и подошел к омоновцу.
Через десять минут уговоров, улыбок и раздачи автографов компанию впустили в театр «ровно на пять минут, не больше, а то попадет». По пути в гримерку Почеренков вдруг остановился и задумчиво сказал:
— А помните, когда нас с Костей и Андрюхой в труппу зачислили? Как мы рады были! Вы-то тут уже играли, старожилы, блин. Шугали нас.
Траугот засмеялся:
— Вас, пожалуй, пошугаешь.
— Да. — Новиков тоже хихикнул.
— А пойдемте на сцену, — предложил Почеренков, — постоим. Неизвестно, когда еще на нее выйдем и выйдем ли…
— Миш, ты же обещал! Какая сцена? — Новиков нервно огляделся.
— Да ладно, Сань, пойдем! Мишка правду говорит: неизвестно, когда еще вернемся.
Актеры гуськом вышли на сцену. Остановились, посмотрели в пустой темный зал. В правом углу сцены грудой лежал какой-то реквизит, в воздухе танцевали пылинки.
— Жорка, а помнишь, как мы в «Клопе»? Здорово было, да? А «Калигулу» помнишь? — Почеренков подошел к краю сцены, помолчал минуту и заговорил «театральным» голосом: — Да, я служу безумцу. Но ты, кому служишь ты? Добродетели? Я скажу тебе, что я об этом думаю. Я рожден рабом. Я плясал под кнутом, прежде чем принял облик человека порядочного и честного. Гай не вел со мной бесед. Он просто освободил меня и взял во дворец. И тогда у меня появилась возможность как следует разглядеть вас, добродетельных. И я увидел, как вы невзрачны и какой пресный дух распространяете вы, вы, которые никогда не страдали и не рисковали ничем.
За спиной Почеренкова раздался сдавленный не то голос, не то всхлип, но он продолжал:
— Я видел знать, богато одетую, но с нищим сердцем, с жадным лицом и цепкими руками. И это — судьи! Вы, торговцы добродетелью, мечтающие о безопасности, как девушка мечтает о любви, и умирающие в страхе, даже не сумев понять, что всю свою жизнь вы лгали, — вы беретесь судить того, чьи страдания неисчислимы, того, кто каждый день истекает кровью тысячей новых ран! Вы первыми броситесь на меня, я в этом уверен. Презирай раба, Херея. Он выше твоей добродетели, ибо может еще любить своего несчастного господина, который сразится с вашей ложью и заткнет ваши клятвопреступные рты.
Актер Михаил Почеренков вытер пот со лба и медленно обернулся. Через секунду он отпрыгнул к куче реквизита и выхватил оттуда алюминиевый бутафорский меч, потому что картина, которую он увидел обернувшись, была ужасной и неправдоподобной одновременно: Георгия Траугота на сцене уже не было, а к Александру Новикову, который в состоянии шока забился в угол и не мог даже кричать, приближалось чмо.