Поскольку мой боевой пост был в центральном посту управления, то я оставался внутри подводной лодки все время ее выхода из гавани Лорьяна. Я не особенно думал о возможной опасности, потому что мое отношение к ней было близко к откровенному фатализму. Я полагаю, что моя точка зрения была общей в среде молодых моряков – в особенности в таком опасном роде деятельности, как служба на подводном флоте. Мы не тратили много времени в рассуждениях о том, что будет завтра; мы просто-напросто жили одним днем. Смерть могла прийти за нами сегодня или же завтра, а то и вообще никогда. Я просто хотел получить свою долю хорошего в жизни и достойно встретить свою судьбу, когда придет конец. Как говорят французы, C’est la vie!
Менее чем через час после выхода из гавани Лорьяна мы познали вкус жизни, которую нам придется вести в море с капитан-лейтенантом Чехом. Как обычно, наша коническая рубка и мостик были украшены гирляндами цветов во время церемонии отхода. Во избежание возможного несчастья после выхода в море наша вахта на мостике начала собирать эти цветы и выбрасывать их в море. Чех увидел их действия и буквально заорал во весь голос, чтобы они прекратили это. Второй вахтенный офицер Штольценберг попробовал защитить вахтенных, объяснив командиру, что таков был наш обычай, но в середине предложения Чех с налитым кровью лицом зло перебил его:
– Капитан-лейтенант Лёве больше не командует этой лодкой! – Он буквально заходился в крике. – Это моя лодка, и теперь только я могу отдавать здесь приказы! Я хочу, чтобы все поняли это!
Штольценберг и его вахтенные были озадачены и смущены подобной вспышкой гнева. Никто из них даже не пытался поставить под сомнение авторитет Чеха. Почему же он реагировал на пустяк таким образом?
С этого происшествия Чех мог быть абсолютно уверен, что каждый член экипажа прекрасно понимает, как мы привыкли говорить, «в какую сторону дует ветер». За несколько последующих дней буквально каждый член экипажа лично ощутил на себе командирский гнев. Было только два исключения. Первым исключением был старший помощник командира, «личные» отношения которого с Чехом преобладали над всякими профессиональными соображениями. Вторым исключением был наш старший механик Фёрстер. Он имел более высокое звание, чем Чех, хотя Чех, имея должность командира, командовал всей лодкой. Из уважения к его более высокому званию и технической эрудиции Чех оставил Фёрстера в покое, во всяком случае на первое время. Что касается всех остальных, то мы начали молиться небесам, чтобы Чех оказался настолько же неприятным для врага, насколько он стал для своего собственного экипажа.