Из всего прочитанного я мог ткнуть пальцем только в одну чистую ложь — защитники утверждали, что их подопечные не готовились следить за игрой Камминга во второй вечер. Ну и чушь, скажу я вам! Вам говорят, что парня заметили за мошенничеством, и вы не станете глядеть за ним в следующий раз? Да уж мне-то не говорите — вы бы глядели за ним как рысь. Если верить Оуэну Уильямсу, обвинители договорились наблюдать, но теперь, на скамье для свидетелей, все отрицали. Их резон понятен — им не хотелось, чтобы их рассматривали в качестве шпионов за таким же, как они, гостем. Отсюда последовали изрядные ляпсусы при перекрестном допросе. Кто-то, кажется, Лайсет Грин, заявил следующее: «Зная, что Камминг жульничает, я смотрел за ним, но без намерения следить». Большей несуразицы мне, думаю, в жизни не доводилось слышать. Но дела это не меняло: обвинители видели, что видели, и твердо стояли на своем.
К утру седьмого дня, когда обе стороны закончили давать показания, дело качалось на весах: половина столицы считала Гордон-Камминга величайшим плутом со времен Иакова, тогда как другая половина придерживалась мнения, что Кларк выставил пятерых обвинителей безмозглыми кретинами (если не злокозненными выскочками), чьи утверждения не стоят ломаного гроша. Прогуливаясь весь день от Гайд-Парка до Темпла и обратно, я слышал, как в клубах полемизируют насчет Камминга. Но чем восточнее пролегал мой маршрут, тем очевиднее становился для меня истинно британский феномен: среди простого народа противники Камминга желали ему проигрыша по той самой причине, по которой сторонники из высших классов оправдывали его — потому что он был аристократ. Лордоненавистники пылали праведным гневом к зажравшейся знати, которая развлекается и играет, пока честный люд чахнет с голоду. Так значит, к черту Камминга, принца Уэльского и всю эту шайку! С другой стороны, находились работяги, которые почитали «треклятым бесчестьем, что настоящий джент, проливавший кровь за страну и королеву», будет терпеть унижение от всяких ничтожеств. Не удивительно, что иностранцы нас не понимают.
Без сомнения, именно по причине того, что я надеялся насладиться позором Камминга, мне не давали покоя картины, что присяжные высказываются в его пользу и ему возмещают причиненный вред. Проистекало, это прежде всего из убеждения, что он все-таки не мухлевал — если отбросить ненависть и предубеждение, этот человек был на такое не способен. Но все сейчас зависело от жюри и от того направления, какое задаст ему достопочтенный Колридж. Утренние газеты содержали полный отчет, и я тщательно проштудировал его, расположившись в пабе на углу Флит-стрит в обществе пирога и пинты пива.