За вычетом этих неприятностей, следующие несколько недель прошли довольно приятно. Весь город стоял на ушах, причиной чему служили убийство человека из света — юный аристократишка по фамилии Адэр был найден застреленным при загадочных обстоятельствах в Вест-Энде, — и правительственный кризис, вызванный окончательной отставкой старого маразматика Гладстона. Я столкнулся с последним в уборной Реформ-клуба — местечко не для меня — имеется в виду клуб, — но я изрядно подзаправился в Сент-Джеймсе шампанским с лобстерами и чувствовал необходимость опорожниться. Когда я вошел, виляя и покачиваясь, Гладстон стоял над раковиной, хмурясь как закоренелый нонконформист, и как обычно вызывающе трезвый.
— Холло, старина, — киваю ему я. — Приказ на марш, наконец-то? Не переживайте, это со всеми происходит рано или поздно. Всему виной треклятая ирландская затея, так думаю.
Вам наверняка известно, что Ирландия всегда была для него занозой в заднице: никто не знал, что с ней делать, и пока пэдди[1070] склонялись к идее покинуть остров и двинуть в Америку, Гладстон пытался их удержать. Ну или что-то вроде этого.
— Где вы ошиблись, — продолжаю я, — так это когда не вернули давным-давно то место папе римскому и не извинились перед ним. Факт.
Гладстон яростно воззрился на меня, лицо его напоминало дверной молоток.
— Доброй ночи, генерал Флэшмен, — говорит он резко.
Я в этот момент как раз нырнул в раковину с криком: «О, какой утратой был для нас лорд Палмерстон!» Тут бывший премьер вышел вон, направляясь к себе в Брайтон[1071].
Но это все к слову, теперь следует вернуться к делу полковника Тигра Джека Морана, который совершенно исчез из моего поля зрения после мимолетной встречи в театре до той треклятой ночи в конце марта, когда я засиделся допоздна за прессой, а Элспет лежала в кровати, читая новый выпуск истории с продолжением. В доме было тихо, камин почти погас, и я дремал над газетами, содержащими массу интереснейших известий о войне с матабеле[1072], Санитарной конференции в Париже, а также сообщение о нападении лягушатников на старых моих приятелей туарегов при Тимбукту, в ходе которого было взято в плен значительное количество овец[1073]. Вдруг в комнату влетает Шедуэлл, дворецкий, и докладывает, что приехала моя внучка и желает срочно видеть меня.
— В такой час?
Тут в комнате под шелест розового бального платья появляется сама Селина, вся трепещущая, с умоляющим лицом, и прямо-таки бросается мне на грудь, вопя:
— Ах, дедушка, дедушка, что мне делать? Ах, дедуля, умоляю, помоги!