Моран смотрел на меня со своей кривой усмешечкой, а голубые глаза прыгали с меня на Селину, которая смеялась чьей-то остроте, обмахивая белоснежные плечи веером и безобидно подшучивая над говорившим. Полковник смотрел на нее пару секунд, потом перевел взгляд на меня и улыбнулся. И улыбка эта вовсе не была дружелюбной.
Все произошло в один миг, с тех пор как я узнал его и понял, что он узнал меня. Последовала еще одна пауза, но когда я собирался уже сделать шаг и поприветствовать старого боевого товарища, полковник быстро отступил назад, пробормотал какие-то извинения и скрылся в баре. Я не знал, как объяснить такое явно странное поведение. Впрочем, мне было наплевать. Взяв Селину под руку и попрощавшись с остальными, я обменялся с Уайльдом еще одним неприязненным взглядом и повел внучку прочь. Инцидент не укрылся от ее глаз — эти шустрые маленькие девочки все подмечают.
— Почему этот джентльмен, полковник Моран, ушел так внезапно? — спросила она, когда мы садились в экипаж. — Мне показалось, вы с ним знакомы.
— Верно, — отвечаю я. — По крайней мере, встречались однажды. На войне.
— Впрочем, все эти люди ведут себя... весьма своеобразно, — продолжает Селли. — Мистер Оскар Уайльд, например. Разве он не очень чудной человек, дедуля?
— Каждому свое, — говорю. — И не зовите меня «дедуля», юная леди: говорите лучше «дедушка».
Так с какой стати Моран избегает меня? Он далеко не единственный, разумеется, но я не мог найти ни одной внятной причины. Пересекались мы только раз и, в некотором роде, воевали вместе. Он ведь даже спас мне жизнь. Это казалось странным, и я поломал голову некоторое время, но потом махнул рукой и прикорнул в углу экипажа, чтобы быть растолканным хихикающей Селиной, когда мы прибыли к нашему дому на Беркли-сквер.
Впрочем, не только Моран оказывал мне холодный прием в те дни. Буквально пару дней спустя я был ошарашен кое-кем поважнее — ни больше ни меньше как самим принцем Уэльским, который шарахнулся от меня, как от огня, в карточной комнате клуба «Объединенной службы». Бросив косой взгляд через плечо, он метнулся к выходу настолько стремительно, насколько позволяло объемистое брюхо. Это я, признаюсь, принял очень тяжело. Столкнуться с таким обращением со стороны самого вульгарного человека Европы само по себе неприятно, но когда этот человек — по совместительству наследник престола, причем весьма вам обязанный, я начинаю задумываться, куда катится наша монархия. Потому как если можно найти джентльмена, обязанного мне, так это Скотина Берти: я не только направлял первые его шаги на пути греха и порока (тут ему учитель вряд ли требовался), но даже отрекся ради него от Лили Лангтри, отказывался внимать слухам про их с моей крошкой Элспет непристойное поведение в оранжерее, а три года назад помог выпутаться, только малость запачканным, из карточного скандала в Трэнби. Словно этого мало, принц продолжал использовать принадлежащее мне уютное гнездышко на Хей-хилл для забав с женщинами самого низкого пошиба: герцогинями, актрисами и тому подомными. «Ладно, — подумал я, глядя на удаляющуюся спину. — Коль такова твоя благодарность, можешь водить своих шлюшек куда захочешь». Я даже подумывал затребовать с него аренду, но не решился, разумеется — хоть он и невежа, но не стоит оскорблять наследника трона требованием платы.