), и в ус не дули ни о чем, кроме своей музыкальной славы. К ней венцы относились жутко ревниво, и не без оснований, если вспомнить вальс.
Я подгадал приехать в город попозже, когда Кральта уже разоблачится для постели и любовных подвигов, но, добравшись ближе к полуночи до отеля, понял, что отстал от жизни: в холле кишел люд, в обеденном салоне было не протолкнуться, а оркестр наяривал вовсю. Но даже это не подготовило меня к потрясению, ждавшему в ее гостиной. Рассчитывая застать мадам одну, я обнаружил в комнате человек тридцать, не меньше, причем все при полном параде, тогда как на мне красовался пыльный дорожный плащ.
Она же, которая, как воображал я, скинет свою меховую мантию и прыгнет в мои объятия, предстала такой величественной в тиаре, длинных перчатках и платье цвета слоновой кости — прямо как на фотографии. Кральта холодно ждала моего приближения, стоя посреди обожающей толпы, как какая-нибудь королева. Впрочем, именно таковой она и являлась — уж по крайней мере, в Европе.
Но жаловаться мне было грех, поскольку она улыбнулась приветливо и протянула для поцелуя руку.
— Наконец-то мы встретились в Вене! — негромко произнесла принцесса.
Затем меня стали представлять князю Такому-то и баронессе Такой-то, полковнику фон Штухх и мадам Пухх. И что должен отметить, никто не скривился и не ухмыльнулся моему костюму, как это непременно сделали бы лягушатники, даго[1005] или наши собственные рептилии; Вена город не просто гостеприимный, он поистине дружелюбный и уютный. Мне сунули в руку бокал, проводили к буфету, расспросили насчет путешествия, поинтересовались, надолго ли я в городе, заверили, что моя святая обязанность — нанести визит или отобедать у тех-то и этих. Мужчины излучали радушие и открытость, женщины держались легко и непринужденно. Кстати, там встречались весьма недурные штучки. Кральта, холодно улыбаясь, ухватила меня за рукав и исподволь провела через всю толпу в уединенный альков. И вот она уже в моих руках, ее раскрытые уста припадают к моим, она буквально растворяется в объятиях, я же, разогретый многонедельным воздержанием, жду не дождусь, когда же мы сможем заняться делом по-настоящему. Вдруг она отстраняется и утыкается мне в плечо.
— Слава богу, вы живы! — восклицает принцесса сдавленным голосом. — Когда я узнала, что этот... этот предатель сотворил с вами, то едва не сошла с ума! О, слава богу, слава богу!
Слава проворной парижской головорезке, поправил я ее про себя, вслух шепча слова утешения, целуя и клянясь, что выл на луну, скучая по ней. И когда же мы избавимся от этих гостей? В ответ она рассмеялась, держа меня за руки и лаская взглядом, а я подивился мысли, как может женщина, не способная соперничать красотой с половиной из тех, что населяют ее гостиную, ухитряться пробуждать во мне такое желание? Впрочем, разве найдется там хоть одно тело, способное сравниться с этой роскошной плотью, облеченной в шелк цвета слоновой кости, или станом, обрамленным длинными золотистыми прядями, ниспадающими из-под бриллиантовой короны?