Он погладил ее по роскошным рыжим волосам и сказал себе: Это не любовь. Ему приходилось постоянно напоминать себе об этом. Как бы там ни было, Хейлин знал, что он сделает все, о чем бы она его ни попросила. И так было всегда.
– До встречи с тобой я была сделана из шипов и колючек. Меня называли Колючей девчонкой, и у меня не было сердца. Ты уже меня спас, – сказала Френни, прежде чем попросить его помочь брату и тем самым поставить на карту все, что у него есть и будет. Она излагала ему свой план, не подозревая о том, что ради нее он был готов рисковать чем угодно. С их первой встречи. Всегда. Даже когда они были в разлуке.
В психиатрической клинике мысли Винсента стали зыбкими, хрупкими, мутными. Его побрили налысо и заставили надеть больничную пижаму, которая при его росте едва на него налезла. Ему не дали ни пояса, ни носков, чтобы не на чем было повеситься, если он вдруг решит свести счеты с жизнью. Когда он впал в исступление в общей палате и принялся крушить все вокруг, ему вкололи убойную дозу успокоительного и долго держали в ледяной ванне. Потом привязали к носилкам и перенесли в эту крошечную палату. В одиночную камеру. Здесь были мыши, он слышал, как они скребутся. Он слышал чьи-то шаги в коридоре. Здесь было все, от чего надо держаться подальше: металл, веревки, вода, страх. Он чувствовал, что слабеет с каждой минутой.
Его лицо было все в синяках после драки в общей палате. Он похудел и осунулся. Сделался тенью, бледным жалким подобием себя прежнего. Он был рад, что Уильям не видит его в таком состоянии. Его насильно кормили таблетками, туманящими сознание; это был торазин, замедляющий все реакции, в том числе и мыслительные. От того Винсента, каким он был раньше, не осталось почти ничего. И все-таки что-то осталось. Даже в медикаментозном дурмане он был все так же упрям и хитер и очень быстро сообразил, что можно держать таблетки между губой и десной, делая вид, что глотаешь, а потом просто выплевывать их и прятать за батареей. Первое, что он вспомнил, когда мозги прояснились, – отрывок из интервью с Джимом Моррисоном, певцом и поэтом, которым Винсент восхищался за его бунтарский дух.
Откройтесь своему самому сильному страху; и тогда страх потеряет всю власть над вами, боязнь свободы уменьшится и исчезнет совсем. И ты станешь свободным.
Стремление к свободе заложено в самой человеческой природе. Этот инстинкт есть у всех, даже у тех, кто уверен, что у них нет надежды. Главный страх Винсента воплотился в реальность: его лишили свободы и заперли в клинике. По сути, в тюрьме, как его предков. Если бы не железные решетки на окнах – если бы не железо повсюду вокруг, – он применил бы свои магические умения, заставил бы распахнуться забитое гвоздями окно и выбрался бы наружу. Он сумел бы спуститься на землю по отвесной стене, а потом вышел бы на шоссе и добрался бы на попутке до города, где растворился бы в толпе на Сорок второй улице и позвонил бы Уильяму из телефона-автомата. Но сейчас он не мог достучаться до собственной магии. В этом месте отчаяния и бессилия Винсент Оуэнс утратил себя, как и многие до него.