— Тебе слова не давали, дружок, — перебил его Милч.
— Послушай… — начал Рэд.
— И тебе тоже, симпатяга, — отрезал Милч. — Хочу сказать тебе еще кое-что важное. Дэнни и я, мы вышли из Синг-Синга три недели назад. Доктор два месяца как освобожден под залог. У него кое-что заначено было, так ведь, Доктор? Отдал все в наше распоряжение. Именно так, друг мой, мы вместе сидели в тюряге, в одном блоке. Доктор получил двадцать лет, а здоровье у него никудышнее. Но когда ему удается достать эти свои сигареты, становится совсем другим. Но остановиться он уже не может, вот я за ним и смотрю. Знаешь, за что он загремел в тюрягу? Убил свою жену, расчленил труп, и в мешочках оставил части тела в разных районах Нью-Джерси. Легавые с ног сбились, пока все разыскали и собрали вместе. Настоящая головоломка была! Ну, а поскольку их черная служанка все видела, он и ее так же обработал. До сих пор не пойму, как это он избежал электрического стула.
— В те времена у меня были политические связи, — ухмыльнулся Доктор.
Он вытащил из кармана револьвер, посмотрел на него большими удивленными глазами и снова взялся за орехи.
— Теперь о Дэнни, — откашлявшись, продолжил Милч. — Мелкая рыбешка. Начал неплохо как карманный вор, но попался на ограблении склада. Ночного сторожа пришили на месте. Дэнни был самым молодым в банде, и ему припаяли пятерик.
Глаза Дэнни вспыхнули от ярости. — На кой ты ему все это рассказываешь? — злобно процедил он сквозь зубы.
Милч замолк, говорить ему было трудно. Помолчав немного, он спокойно и снисходительно ответил:
— Рэд должен понять, что мы не шутим. Сейчас о себе скажу. Я начал в пятнадцать лет: снимал колеса с машин, крал из них радиоаппаратуру, ну, и так далее. Меня засунули в то, что они называют исправительной колонией. Друг мой, могу тебе сказать только одно: по сравнению с той вонючей помойкой Синг-Синг — это вроде отеля Риц! Уж там я натерпелся. Когда мне стукнуло восемнадцать, меня выпустили. Мне даже отдали брюки и пиджак, в которых я туда поступил. К несчастью, за это время я подрос на пятнадцать сантиметров и прибавил в весе тридцать килограммов. Директор всучил мне десять долларов и выразил надежду, что больше он меня не увидит. И не ошибся: я уже готов был для настоящей тюряги. Через месяц меня взяли в Гэлвестине. Как они говорят, за бродяжничество. Получил год тюрьмы, уже для взрослых, и не скостили мне ни дня. Вышел, попал в банду автоугонщиков. Полгода все шло хорошо, потом один легавый за нами охоту устроил. Мой дружок, с которым я в паре работал — познакомился с ним еще в колонии, он и предложил мне автомобили угонять — пришил легавого. Через три месяца его поджарили на электрическом стуле, но до этого регулярно избивали, каждый день. Я узнал об этом от тюремного капеллана, вознамерившегося обратить меня в веру. У меня был пожизненный срок, но с возможностью его сокращения при хорошем поведении. Я, брат, в Синг-Синге провел восемнадцать лет. Однажды попросил позвать врача. Уже довольно давно я плохо чувствовал себя. Не спал совсем, ощущал страшную усталость, были жуткие приступы кашля, иногда плевал кровью. Меня осмотрели, может, потому, что я никогда им хлопот не доставлял. Через несколько недель меня вызывает директор тюрьмы и объявляет о моем условном освобождении. — Толстые губы Милча приоткрылись, обнажив коричневые десны и желтоватые зубы.