Нина не дала сбить себя с толку.
— Слово ужасное, но ему трудно найти замену. Итак, — она вперила в Степу испытующий взгляд, — вы голопопите?
Степа, впервые услышавший глагол «голопопить», недоуменно развел руками.
— Так я и знала! Выходит, Юля меня обманывала! — трагически воскликнула Нина Яковлевна.
— Нет-нет! Наверняка они с Ясей голопопят, угу, голопопят день-деньской, оба, как только я ухожу на работу, — попытался исправить промашку Степа. — Я просто не в курсе. А хотите… Хотите, я прямо сейчас начну?
Теща на секунду изумилась, пока не увидела, что Степан имел в виду все же не себя, а сына.
— Свободу попе! Свободу попе! Это же такая славная, розовая попа, она тоже, тоже хочет дышать полной грудью, — говорил Степа, стаскивая с Яси штаны и подгузник. Яся недовольно повякивал.
И вот ненужные покровы были сброшены на пол, а на руках у Степы остался свободный голопоп.
— Наконец-то, да, Яся? — благодушно сказала Нина. — Давно было пора. Вы посмотрите, какой довольный ребенок!
Яся и вправду довольно вертел головой по сторонам. Ему всегда нравилось озирать окрестности с высоты положения «на ручках». Нина потянулась к нему, и Яся, завороженный сверканием циркония, потянулся ручонками к ее руке. Степа сделал шаг ближе, и тут…
— Ай! — вскрикнула Нина, а Степа увидел, как от младенца выстрелила дугой тонкая струйка.
Все, что успел Степан, — повернуться вместе с Ярославом влево. Вместе с этим поворотом Ясин фонтанчик прочертил в воздухе кривую, пролившуюся на пол и на обеденный стол. Последний отрезок мокрой кривой соединил две чашки с чаем и миску с пряниками.
— Сте-опа! О-о-о! Это ж надо было додуматься — взять младенца без подгузника на руки! Вы б его еще к люстре подняли!
Степа сконфуженно и многословно извинялся. Нина замывала у раковины край своей блузки, помеченной голопопом.
— А ты хулиган, ты опасный, — грозила пальцем внуку Нина.
Степа между тем отправился за тряпкой.
— Добрый ве… — Дверь открылась, и из сеней вошла Юля. Вошла и замерла, увидев мать.
За одну секунду на ее лице пронеслись удивление, разочарование и безнадежная готовность к предстоящему скандалу.
— У-у-у, вот мой Воробей-глупыш! — театрально простерла мать руки к Юле. — Ты в порядке, маленькая? Сильно болит?
Юля удивилась еще сильней и приоткрыла рот, но не успела она произнести ни слова, как из ванной вылетел Степа с половой тряпкой и ринулся к ней.
— Юля! — воскликнул он с таким пылом, будто не видел жену полгода. — Ну как ты? Как ты сходила к хирургу? — спрашивал Степа, сигналя ей глазами.
— Я-а-а… я так, да, сходила, — постепенно включилась Юля.