— Что это? — пискнула Вероника.
— Стиль портового района. Животная страсть с оттенком формидабль, — отозвался Богдан. — Грубовато, не спорю, но сейчас это самый модный стиль танго.
Услышав это, длиннохвостый шатен выгнул бровь и стал смотреть на кунштюки Богдана внимательней. А Соловей с Вероникой уже достигли второго края зала, и тут Богдан резко наклонился, опрокинув риелторшу. Ее каблуки чиркнули по паркету и взмыли в воздух. Вероника взвизгнула.
— Чувствуете страсть? — интимно спросил Соловей, играя бровями.
— А то ж, — полузадушенно ответила дама.
— То ли еще будет! — И он рывком поставил Веронику на ноги.
Он прижался щекой к ее щеке, обхватил ее еще крепче и начал выписывать ногами такие нелепые и причудливые кренделя, что другие танцорши зафыркали от смеха. При этом Богдан то и дело задевал свою даму. «Ай! Ай!» — вскрикивала она, еле успевая уворачиваться.
— Давайте как-то попроще! — взмолилась Вероника. — Пусть не так модно!
— Не могу! Так меня учили в Буэнос-Айресе!
И Богдан дрыгнул в воздухе левой ногой.
Он отпустил правую руку своей дамы и крутанул ее в сторону, заставив отшатнуться две пары танцующих. С мученическим лицом Вероника повисла на одной руке. Узел ее гладких волос растрепался и стал больше похож на гнездо. А Богдан рванул ее на себя, закрутил, подхватил и, опять выставив вперед волноломом руку, понесся в противоположный край зала.
— Стойте! — отчаянно воскликнула Вероника.
Соловей вмиг замер, даже не донеся до паркета ноги.
— Что такое?
— Укачало.
— Что?
— Я говорю, ногу подвернула!
Соловей заохал, подхватил свою партнершу на руки и донес до стула. Лежавшая на нем чья-то сумочка была повержена, и встрепанная Вероника, растирая щиколотку, присела.
— Какая жалость! Я даже разойтись не успел, — говорил Богдан. — Мне, понимаете, нужно время, чтобы, так сказать, слиться со стихией танго. Ах, как жаль!
— Да, очень жаль, — фанерным голосом отвечала Вероника.
— Дайте потру вам ножку. Минута — и все пройдет!
— Нет! Лучше само, — быстро поджала ногу риелторша. — Не ждите меня, идите! Потанцуйте там с кем-нибудь, — отправила она его.
Несколько женщин повернули к Богдану приглашающие лица, не испугавшись портового стиля. Все они были наряжены, стройны, симпатичны, но он, несколько утомленный красотой Вероники, направился к черноглазой дамочке. Ее некоторое время назад оставил учитель танго, переключившись на другую ученицу.
Черноглазая с улыбкой приняла руку Богдана. Он двинулся вперед и враз почему-то передумал паясничать. Просто пошел в танце, тело мгновенно вспомнило то, чему он действительно учился (не в Буэнос-Айресе) — учился полтора года, сперва под влиянием своей тогдашней пассии, а потом и без нее, потому что полюбил танго и до сих пор иногда, при наличии настроения и партнерши, ходил на милонги. Кудрявая макушка черноглазой покачивалась на уровне подбородка Богдана, ее фигура, отличавшаяся небольшой и приятной полнотой, плыла так невесомо, словно была из мягкого облака сделана. Это была обычная тетенька средних лет в заурядном зеленом платье, какие найдутся в любой бухгалтерии или учительской, ее лицо было похоже на лица розовощеких дам со старомодной колоды карт, над верхней губой был еле заметный темный пушок, а глаза смотрели на мир с детским интересом. С такой женщиной Богдану и в голову бы не пришло флиртовать или играть в привычную игру «кто тут главный», но двигалась она в его объятьях божественно — без нажима, с откликом на каждый его шаг или жест и с такой бархатной текучестью, словно была не женщиной, а большой кошкой. В последний раз ему так хорошо было в танго с одной чернокожей девицей в Нью-Йорке, трудившейся в кордебалете мюзикла «Порги и Бесс».