Он схватил пригоршню кабачковых брусочков, бросил в рот и яростно захрустел.
— Ничего не поделаешь, — сказал он сам себе, а потом бухнулся на пол рядом с Ясей. — Быстрый, береги маму. Угу. Береги ее, драгоценную нашу! — взъерошил его тонкие каштановые волосы и стремглав убежал в беленькую.
Юля молча смотрела на захлопнувшуюся перед ней дверь.
Через секунду дверь открылась, и оттуда высунулась голова Степы.
— Меня нет. Угу. До десяти вечера воскресенья меня нет.
— Хорошо, — сказала Юля, хотя ничего хорошего в этом не было. Она снова шмыгнула носом и вернулась к овощам.
— В понедельник пойдешь на работу! — Из беленькой снова высунулся Степа.
Юля беззвучно ахнула и обернулась.
— Отрываю от сердца! Угу. Еще неделю я — кормящая мать. Мать-мать-мать!
— Ты лучшая кормящая мать в мире. — Расплываясь в улыбке, Юля подошла к двери комнаты.
Она положила ладонь на щеку Степы, высунувшего из-за двери голову. Провела рукой назад, к его затылку, а затем привстала на носочки и поцеловала его — долго-долго, пока у них обоих не сбилось дыхание.
— Это хлам! Богдан, ну пойдем отсюда! — взмолился Иннокентий.
На скромной овальной площади, окруженной бывшими купеческими особняками (почему она называлась «площадь Восстания» — это была отдельная история), в воскресенье выстроился лабиринт из картонных коробок, складных табуреток и складных столиков. Лабиринт не скрывал сокровища, а выставлял напоказ: на коробках, столах и картонках лежали старые пуговицы и брошки, шкатулки и хрустальные флаконы, видавшие виды кастрюли, ненужные книги, поношенные шляпы и тому подобное. Между извилистых рядов блошиного рынка бродили граждане Домска, изучая товар с лениво-хищным видом и вступая в праздные разговоры с продавцами.
— В этом хламе есть свои драгоценности, — ответил Богдан, выуживая из кучи начищенную медную турку. — Надо только поискать!
Турка, колода Таро, сверкающая граненая пробка от исчезнувшего графина — Соловей вертел их в руках и откладывал обратно.
— Прекрасное воскресное развлечение, — сказал он.
— Если в результате этого развлечения у меня дома появится гжельский сервиз или чучело бобра… — надменно произнес Кеша. Его двухметровая фигура в сером костюме возвышалась над прочими покупателями, как гранитный памятник.
— А что, есть бобер?
— Вон! — указал Иннокентий. — Ты хоть отдаленно представляешь, что ищешь?
— Естественно! — возмутился Богдан. — Подарок! Я ищу подарок для удивительной женщины. Как думаешь, это подойдет? — Он показал на хрустальный башмак клоунской модели.
— Эта пепельница? — воздел бровь Кеша. — То есть, во-первых, она курит, во-вторых, у нее отвратительный вкус.