Майя в пустой квартире. Она распахивает окно. Жарит июньское солнце, с дороги летит пыль, автомобильная гарь.
— Милый мой Толя, я где-то сильно ошиблась. Не сейчас, а давно. Когда Степа ходил пешком под стол, когда он смотрел на отца большими глазищами… когда лез ко мне: расскажи сказку. Надо было мять, пока был мягкий. Или не мять, а беречь? Где я ошиблась, Толя?
Майя выдавливает из блистера белую сухую таблетку, затем еще одну. Запивает шампанским. Включает проигрыватель. Зашипев, начинает кружиться чернильный диск.
«Non! Rien de rien… Non, je ne regrette rien!» — гневно поет Пиаф.
Тык. Одним касанием Майя обрывает грандиозный, расширяющийся голос. Звенит тишина, поет пустота. Жалей не жалей — ты ошиблась, Майя. Где-то в прошлом остался поворот не туда, и давно уже пылью замело ту дорогу: пылью, сорными семенами, павшей листвой, снегом. Ты ничего уже не изменишь.
Майя ложится на постель и сворачивается клубком вокруг своей боли.
Юля чувствовала себя странно: не в своей тарелке, но ей это нравилось! Если бы ее спросили вчера, как она хотела бы провести день рождения мужа — если в идеале, если нафантазировать — она бы сказала: дома вдвоем! Чтобы какая-нибудь фея-крестная унесла часика на четыре Ясю, а нас оставила блаженствовать — и больше никто-никто к нам не смел совать носа. Сейчас же все выходило с точностью до наоборот: не в своем углу, а в гостях, да еще у надменной Степиной бабки, с неугомонным Яськой на руках, как обычно, а вокруг шум, суета, шуточки и подколки, выпады и намеки, все, без чего она обошлась бы… а Степы нет. Но — вот странность! — и неловкости нет, только веселый азарт, как у Д’Артаньяна, залетевшего на всем скаку в чужой лагерь.
— Нет, не отвечает телефон, — сказала она Майе в очередной раз. — Я уверена, Степа сейчас будет! Наверно, опять машина не завелась.
Майю Александровну было жаль: сколько она наготовила всего! Как ждала этого дня! Мечтала о семейном сборище, выстроить прямую линию: сын — внук — правнук. А тут зияние, пустой стул. Сегодня она выглядела хрупкой, как сухая веточка, ярко-желтое платье только подчеркивало ее худобу. Эх, Степа, лучше бы ты поберег ее!
Почему-то Юля была уверена, что с мужем все в порядке. Он не свалился в яму, ему не падал на голову кирпич, он не поскальзывался на ровном месте — нет, нет, нет. Она так чувствовала. Сначала, когда она заявилась с Яськой, сама опоздав, и узнала, что Степы нет, то подумала: забыл о времени, закопался со сборами. Такое с ним бывало. Но любое пристойное время опоздания истекло, и ей стало ясно: это не ошибка, а сознательный демарш. Так Степан показывает свое «фе» отцу, вздумавшему купить его квартирой. Посматривая через стол на Богдана, Юля мысленно показывала ему фигу. Нет, даже две: одну от себя, другую от Степы. Хотел посадить нас на поводок? На тебе! Жаль только, Майя Александровна расстроилась.