— Ох-ох-ох, — без жалости поохал Богдан, хватая с тарелки пироги. — Ой, бедный папа. И шахматы вернулись, и прочее. Потому что деда оправдали. Так? Все у отца было: турниры, поездки, призы, слава. А если б он не продул Бобби Фишеру — так было б все и даже больше, — заключил он, подбирая губами капустные пряди.
Майя встала, отвернулась к балкону. Ей хотелось бы не слышать последних слов Дани. Почему он так жесток к отцу? Будто про постороннего говорит… За окном у проезжавшего троллейбуса сорвался ус с проводов, троллейбус встал посреди дороги, с лязгом раскрылась передняя дверь, и выскочил злой, небритый маленький водитель — материться и прилаживать ус на место. А за дорогой равнодушно шумели кроны высоких сосен и лип в парке.
— С каждым днем все меньше остается людей, которые помнят Толю. Исчезает его след, как краска тает в воде. Уже никто, кроме меня, не заступится за него перед тобой… — вздохнула Майя.
Сын молчал.
— Даня! Между прочим, непримиримыми бывают только не очень умные люди.
— Если у тебя в духовке лежит кулебяка — я все прощу! Кстати, о непримиримых: знаешь, что учудил Степан?
Майя достала еще теплую кулебяку, выложила на голубую фарфоровую тарелку со сценой охоты, привезенную Толей давным-давно из Дрездена, а Богдан тем временем рассказал, что был у сына дважды, в первый раз, кажется, поругался с ним — кажется или поругался? — да уже не помню, ну, сказал что-то, а он принял близко к сердцу… и так далее. Майя уяснила, что Степа надулся, как лягух, и даже не показал ему внука.
— Ну естественно, — рассеянно сказала Майя.
— По-твоему, это естественно?! — возмутился Богдан. — Ко мне вахтеры сердечней относятся, чем родной сын!
— А что ты, собственно, хочешь? — склонила голову Майя.
— Я семью хочу!
Сын воскликнул это с таким праведным негодованием, будто ему не давали забрать уже оплаченный стаканчик мороженого.
— Это какую семью? — переспросила Майя. — Когда все собираются за столом, под одним абажуром, шутки-смех, папочка дорогой, ах, как мы тебя любим?
Богдан нахмурился и вгрызся в сектор кулебяки.
— Даня, знаешь пословицу: что потопаешь, то и полопаешь? Ты семью себе не натопал. Ты много в Москве трудился, и я горжусь тобой. Ты натопал себе квартиру, дом, путешествия, независимость… много всего ты сам заработал. И я тобой горжусь.
— Вот, значит, как? — сердито спросил Богдан.
Он встал, широко расставив ноги, упер руки в бока, словно собирался прочесть отповедь, но молчал.
— Уезжать собрался, да? — спросила Майя. — Так и уедешь, не повидав Ярослава?
— Нет, что ты! Я проникну к ним в дом, как тать, украду Яро… — начал Богдан, но у него зазвонил телефон, он взглянул на экран и, увидев, кто звонит, изменился в лице. Лицо его стало шатким и взволнованным, словно он снова студент, плохо выучивший к экзамену учебник.