И Степа рассказал про то, как их подвела няня, и как Юля выставила ему ультиматум, и как он живет вот уже четыре дня.
— Приходила вчера первая няня, кого я вызвонил. Надо сказать, ого! Няни нынче кусаются! В смысле, не укупишь. Я вот думаю: не пойти ли мне в няни? С моими данными — высшее образование, английский знаю, песни петь могу на обоих языках, опять же, славянин! — я брал бы не меньше, угу, не меньше шестидесяти тысяч. Так вот, вчера пришла няня, что называется, нам по карману. Тихая такая тетя, ага… с красным носом. Руки у нее, бедолаги, дрожат. И даже, показалось мне, перегаром пахнуло… Показалось, наверное. Но я решил не это, не искушать.
— Как тебе непросто, Степа! — вздохнула Инга, положив сдобную щеку на ладонь.
— Не то слово. Ищу домомучительницу срочно. Я вообще не представлял, что с Яськой — это прямо сизифов, угу, сизифов труд. Только ему попу помоешь, натянешь на этого буйного осьминога подгузник, колготки — а он снова покакал. Только переоденешь его — он водой обольется. Уберешь с пола кашу — он сахарницу перевернет. Целый день бессмысленной беготни. Мужчина не может так. Женщины приспособлены, а мужчины не могут.
— Не знаю, можно ли говорить за всех женщин? — вздохнула Инга. — А смысл… где любовь, там и смысл. Обычно так.
Лучи солнца, пробиваясь через лимонные шелковые занавески, заливали комнату теплым светом, зажигали огненные блики на боках хрустальных ваз, чеканных тарелок и прочих вещиц, от каждой из которых тянулась невидимая нить: нить любви, благодарности, или дружбы, или просто восхищенной памяти; в любом пустячке здесь был смысл.
— Это да, это хорошо, конечно, — сказал Степа, зевнув. — Только еще день без сна — и меня можно относить на свалку. Я от недосыпа прямо ватный. Угу. А Степаныч просыпается бодрый, как реактивный огурец… Яся! Играть можно, есть нельзя.
— Авава-а! — нежно пропел Яся, пробовавший на зуб старую тапку.
— Честно говоря, что-то надо делать, — сказал Степа. — Юлю надо вернуть с работы домой. Вернуть-вернуть. Или придется мне на свою игру плюнуть.
Левандовская вздохнула большой вязаной грудью, взялась за концы вязаного пояса и задумчиво дернула помпон.
— Игра — изумительная! Моцартианская…
— Вот я тоже думаю, ага! Лучше пусть Юля подождет со своей работой.
Инга, промычав невнятное «да-а», встала с кресла и прошлась по комнате. Ярослав резво направился к этажерке, заставленной легко бьющимися вазами и глечиками. А Степе так понравилась его последняя мысль, что он проигнорировал опасный маршрут Яси, заложил руки за голову, со вкусом откинулся на спинку узкого дивана и произнес: