* * *
Подводы тянулись по размытой дождем дороге от лимана. Грязь была неимоверной. Чавкая расшатанными колесами в жиже непролазного болота, они двигались медленно, останавливаясь каждые десять минут. Скорость уменьшал тяжелый груз — заполненные доверху мешками и тюками, подводы оседали колесами в расползающейся дороге. Помимо груза в них мест не было, а потому сопровождавшие обоз брели пешком по грязи, несмотря на то, что большинство из них составляли женщины и дети.
В те тяжелые времени люди собирались в обозы и шли все вместе до города, боясь вечных нападений в окрестностях. Банды, дезертиры, уголовники — кого только не было на дорогах, ведущих к крупному городу! Обороняться от них проще было всем скопом. Потому и тянулись в Одессу караваны подвод, сопровождаемые беднейшими жителями сел, которые стремились попасть в город в попытках найти хоть какую-то работу и тем спасти себя и детей от голодной смерти.
В основном это были женщины с детьми и старики, остатки когда-то больших и крупных семей, которые разделила и уничтожила война.
Дети плакали от холода и усталости. Самых маленьких все же старались усадить на верх подвод. Устроившись на грудах тюков, они начинали весело болтать ногами — дети оставались детьми. Обосновавшись, они воспринимали как необычное приключение даже это унылое странствие по бездорожью. И если им время от времени перепадали яблоки или сухари, они оглашали унылые окрестности заливистым детским смехом.
Обоз, как правило, сопровождало несколько вооруженных большевиков. Скидываясь, крестьяне нанимали таких солдат из красных отрядов, расположенных поблизости. Без охраны было никак нельзя — лихих людей могли отпугнуть лишь солдаты с оружием и в форме. Только при виде винтовки грабители убавляли прыть. А так их не смущало ничего — ни убогая одежонка нищих сельских женщин и детей, ни скудные крестьянские пожитки, завернутые в рваные платки, продетые на палку. И лишь при виде оружия грабители могли отступить. А потому без охраны не отправлялся ни один обоз, который должен был без потерь прийти в Одессу.
Старуха с мрачным лицом и косматыми бровями брела вместе со всеми, с трудом переставляя ноги в грязи. Дрожащими старческими пальцами она держалась за ближайшую подводу. Рваный пуховый платок съехал в сторону, обнажая растрепанные седые волосы, похожие на паклю, и огромную бородавку на крючковатом носу. Судя по выражению лица, старуха была злой, и эту злость только усугубляли сложности тяжелой дороги. А между тем вид ее был жалким — таким же, как и у всех остальных, уныло покорившихся своей судьбе и жадно вдыхающих запах тины с лимана, разлитый в воздухе.