Разочаровавшись в надежде найти на моем столе что-нибудь интересное, она встала и откинула волосы за спину.
— Ну так что, ты мне поможешь или как?
— Джереми, хм… Как бы тебе это сказать, он — сложный человек.
— Все, что я хочу знать, гетеросексуал ли он? Все остальное в моих руках.
Неожиданно она прыгнула мне на колени.
— Ну пожа-а-а-алуйста! — она потянулась губами к моему уху. — Поскольку ты отказался спать со мной, это — самое меньшее, что ты можешь для меня сделать.
— Я наведу справки.
Она поцеловала меня в губы.
— Я назову нашего первенца Коннором.
Уже выходя, она обернулась:
— Как Фил?
К счастью, ответ ее не интересовал. Позже я обнаружил, что она забыла у меня страницу текста из ее последнего материала:
Обманутым: Уверена, что ты и твой парень повздорили. Ссоры — часть того, что мы называем отношениями. Все эти многоуровневые переговоры, когда что-то сказано словами, что-то закодировано, что-то нужно прочесть телепатически и еще кое-что отнести на счет мужского кретинизма, завершаются тем, что ты чувствуешь себя маленькой личной Боснией. Вот рецепт, который поможет ему безболезненно капитулировать: отдай-ка свою майку с Микки-Маусом маленькой сестренке и выкинь трусы с котятами и…
Она переехала в мою крошечную квартирку в Роппонги после первой же ночи. Мы спали на односпальном футоне, который расстилали на татами каждую ночь и убирали каждое утро. Пока Филомена ходила на просмотры, я практиковался в каллиграфии и писал заметки к моей книге о Куросаве. Влюбленный в японский кинематограф, после ухода из монастыря я обратился к фильмам, которые в своей непосредственности ближе к дзену, чем литература. Кроме того, я преподавал английский, писал кинообзоры для «Джэпэн таймс» и «Токио бизнес джорнал», дважды в неделю ездил в Шинжуки, чтобы спрягать английские глаголы с одним японским бизнесменом: «Я демпингую, ты демпингуешь, он демпингует, мы демпингуем, вы все демпингуете с мануфактурой на американском рынке, чтобы получить на рынке долю».
Однажды, когда мы занимались любовью, татами затряслось, на кухне начала звенеть посуда, книжные полки рухнули и футон почти убежал из-под нас.
— Черт, ты офигителен! — проговорила Филомена, когда последствия очередной вспышки страсти улеглись.
Свободными вечерами я совершал рейды в близлежащий супермаркет за острыми маринованными овощами, антропоморфными корнями имбиря, толстенькими пакетиками риса, лупоглазой рыбой, костлявыми цыплятами.
Я только включал рисоварку, как в замке поворачивался ключ Филомены. Мы занимались любовью, когда она возвращалась домой, а иногда еще и позже, когда расстилали постель. И до сих пор, должен заметить, величайшим счастьем моей бессобытийной жизни была возможность любить Филомену.