, про людей, которые сидели в этом кабинете на этом диване… «Не только сидели, но и лежали, и кое-чем занимались», – в уме улыбался Алексей. Он пытался ее перебить, объяснить, что у него не та работа, чтоб сидеть в домашнем кабинете, а в случае чего почитать книжку он прекрасно может у себя дома. Но тут мама говорила, что вот будут дети, тогда сам прибежишь в отчий дом от детского крика, и тут же начинала упрекать Лизу, что она не рожает. И, уцепившись за имя Лизы, вдруг бледнела и говорила: «Это не кладовка, а просто маленькая комната. Это Лиза считает, что это кладовка? Что тебя поселили в кладовку? Это ее идея? Это она тебя подучивает упрекать мать и отца?» – «Все, мама, все, все, все. Поступай как знаешь», – и он убегал домой, спасаться у Лизы от мамы.
Так что в общем все было хорошо – и на работе, и дома.
25.
Но Мишу Татарникова он не забыл.
Отомстить случилось через пять лет.
Алексей, по благословению Ярослава Диомидовича Смоляка, уже был замом у Артура Иваныча Ланского, и дал ему Артур Иваныч целую исследовательскую группу, шестнадцать штатных единиц. Эх, времена были! Вот тут к нему подкатился Татарников. Там была ужасная история. Мишка успел сильно испортить отношения на своей работе, диссертацию так и не защитил, говорят, попивал, а то и покалывался, были и такие сведения. Начальство решило спровадить его в армию. На год. Подальше, в степные края, на строительство какого-нибудь объекта или на испытание очередного изделия. Офицером, офицером, разумеется, потому что все они после военной кафедры стали лейтенантами. Алексей после диссертации стал капитаном, но не в том дело. А дело в том, что Мишка прибежал к Алексею: спасай. Работа в КБ Ланского – это и броня от армии, и утереть нос бывшему начальству, и приличная зарплата.
– Спасай, старик, – вроде бы развязно, но напряженно сказал Мишка. – Ты у меня один остался. Дед помер, ты же знаешь.
Конечно, Алексей знал. Академика Татарникова хоронили с некрологом в «Правде» и «Известиях». Со всеми подписями: Брежнев, Андропов, Гришин, Громыко и так далее. Ведь не только крупнейший ученый, но и член партии с девятьсот лохматого года, как говорил Мишка. Да хоть с сентября семнадцатого, все равно до революции, значит, «старый большевик». Друзья деда, очевидно, скончались ранее. Верных учеников у него не было. Сын был совершенным ничтожеством, алкашом, пропивающим мозги и отцовскую библиотеку, книги с подписями Вернадского и Иоффе, Курчатова и Берии. Жена сына – тоже пьяница и наркоманка. Мишка был одинок, нищ и в полной заднице. Не считать же боевым ресурсом прописку в засранной семикомнатной квартире, в доме, на котором висит мраморная доска: «Здесь жил и работал выдающийся советский ученый, Герой социалистического труда…» Кстати, эту доску открывал сам Анатолий Петрович Александров, президент Академии наук. Ну и иди к Александрову, чудило! Падай в ножки, проси во имя дедушкиной памяти. Стыдно? Или не догадался? Смешно, что Алеша Перегудов оказался для Миши Татарникова единственным шансом.