Но потом, назавтра, Алабин понял, что там получается какая-то непонятная толща, метра на два с половиной, между кухней и вот этой дальней комнатой – тогда там еще не жил Вася, потому что Алабин пока жил один и продолжал мечтать о Марине Смоляк, ныне Капустиной, и зазывал ее к себе, пытался обаять своим успехом, дурак.
Какая-то странная толща между кухней и комнатой. Он понял, что там что-то есть. Потом высунулся из окна кухни, и посмотрел направо, и увидел узкое, давно не мытое окошко. Еще одна комната, каморка какая-то. Но шкаф двигать не стал. Не велено – значит не надо. Но потом он женился на Ане, и Аня с Васей переехали сюда, а потом Вася подрос. Года через два в один прекрасный день Вася сообщил: «Там за шкафом дверь!» Пришлось отодвигать. Дверь была узкая и ниже остальных, поэтому хозяйственный шкаф ее легко закрывал. Дверь была опечатана. На маленькой картонке – пыльный шар, как заплесневелая шляпка гриба. И серый шнур с красной ниткой. «Видите, – сказал Алабин, разведя руками. – Давайте шкаф на место поставим». Алабин был уверен, что там есть какой-то секретный электрический сигнал: откроешь дверь, и где-то в НКВД сразу зазвонит звоночек. «Опечатано! – сказал он. – Опломбировано! Понятно?» Аня взяла тряпку, сняла с пломбы пыль, и открылся коричневый пластилиновый кружок с печаткой. Вася присмотрелся и крикнул: «Это пятачок! Они пятачком запечатали!» Это на самом деле был пятак, орёл, то есть реверс, оборотная сторона с советским гербом. Буквы «СССР» и «пролетарии всех стран» отпечатались зеркально. Чепуха какая-то! Поэтому Алабин сорвал печать и решительно открыл дверь – она была не заперта, просто круглая ручка с защелкой, как на всех остальных дверях.
Там были стопами сложенные книги и кипы тетрадей, папок и писем, увязанные то шпагатом, то ленточкой. Эти связки занимали всю комнату – почти от самой двери до узкого немытого окна. Поверх лежал просторный мужской пиджак. Из нагрудного кармана высовывались большие очки в роговой оправе. Удивительно, что в комнате почти не было пыли. Алабин понял почему: оконные щели были заклеены бумагой, обычно так делают на зиму. Значит, всё это было зимой или ранней весной.
Он шагнул назад и спиною выпихнул в коридор Аню и Васю. Закрыл дверь. Обернулся. У жены и сына были даже не растерянные или испуганные, а какие-то смазанные лица.
– Ничего, ничего, – сказал он. – Я все выясню. Все будет в порядке, я все устрою. Пойдемте. Пойдемте чаю попьем, Аня, поставь чайник, Василий, сбегай в магазин, купи какой-нибудь, что ли, торт! – пошел в спальню, залез в пиджак, достал бумажник и дал Васе денег.