«Дурак, что ли? – в уме разозлился Алабин. – Эскиз полтора на два!», но весело сказал:
– Почти готова, – и сдернул простынку с картины.
Колдунов целую минуту смотрел, потом сказал:
– Да, Петр Никитич, позволь уж по отчеству. Ты мастер! Мастер! Дай пожму твою крепкую руку! – и, воззрившись на картину, стал говорить, жестикулируя, как будто со сцены читал какое-то стихотворение в прозе: – Золотая бескрайняя нива, в июльском небе тают облака, и по густой пшенице, раздвигая тяжелые колосья, идет прекрасная обнаженная женщина. Сильная, зрелая, красивая. Глаза прекрасные. Ясные, открытые! – Он совсем уже впал в пафос и почти что пропел: – Вот как богата и сильна русская земля! Вот как силен и прекрасен наш народ! – еще раз пожал Алабину руку и толкнул кулаком в бок и подмигнул. – Чудеса! Чудеса любовь с художником творит, – выдержал торжественную паузу и сказал: – Берем!
– Спасибо.
– Тебе спасибо! Шедевр! А название?
– «Богиня хлеба», – сказал Алабин.
– «Богиня хлеба», – задумчиво повторил Колдунов. – Конечно, мера условности, мера обобщения, романтизации… Кстати, славяне своих богинь не изображали обнаженными, тут уж тебя, Никитич, не обижайся, эрудишка подвела. Это больше древние греки. Кстати! Греческая богиня плодородия Деметра, что в переводе значит «Мать-земля», всегда изображалась одетой. В этом, кажется, была какая-то мера уважения, как ты полагаешь?
– Ну вероятно. Да, скорее всего.
Колдунов еще раз вгляделся в картину:
– Все-таки обнаженная натура скорее уместна на условном фоне. Драпировка, колоннада, если угодно – этакий обобщенный слегка итальянизированный пейзаж. Холмы Тосканы. При чем тут реалистическое русское хлебное поле? Да, да, конечно, нетленная красота прекрасного обнаженного тела, но народ, посещающий выставки…
– Народ надо воспитывать искусством! – перебил Алабин.
– Правильно, – нежно ответил Колдунов. – Подписуюсь. Обема рукама, ежели по-древнеславянски. Но пойми, мил человек, на нашей выставке могут оказаться люди, для которых твоя картина – первая встреча с искусством. Первая, понимаешь? Воспитывать надо, но осторожно, тактично. Я, например, в отличие от многих своих коллег, – он откашлялся, – я глубоко уважаю творческие искания известного нам с тобой Саула Гиткина. Крупная, хоть и противоречивая фигура. Внес несомненный вклад. Но начинать с него художественное просвещение народа – абсурд! Да-с, абсурд, и ты, Петр Никитич, со мной согласен.
– Николай Евлампиевич. – Алабин нарочно тщательно выговорил трудное отчество своего старинного друга. – При чем тут Гиткин? – Он пальцем ткнул в свою картину. – Где?