, как моя бабушка говорила. Но Наташенька прыгала вокруг него как сумасшедшая. Наверное, она правда слегка двинулась умом. Он ее трахал примерно раз в квартал, как большое одолжение, а она была счастлива. Короче, примерно на третий год ее родители очухались. У нее были серьезные мама с папой, оба. Сначала с ней вели добрые родительские беседы – никакого толку. Потом со Славиком. Сулили златые горы, только женись на нашей дурочке. А он никак не хотел разводиться со своей Танюшей. «Извините, – говорит, – я люблю свою жену, а вашу дочку – нет. Хотя она прекрасный, умный, достойный человек и очень красивая женщина! Нельзя же любить всех красивых, умных и достойных женщин. А тем более на всех на них жениться». – «Что же ты, негодяй, ее приворожил? И зачем ей фигуру исправил?» – «Я? – Славик брови поднимает. – Фигуру исправил? Что вы такое говорите, разве фигуру можно исправить, да еще в одно касание! Приворожил? Господи, мы же с вами взрослые образованные люди, как же вы верите в какие-то сказки?» Тогда стали требовать, чтоб он уехал. Грозили, умоляли, деньги давали. Обещали карьеру – хоть в Петербурге, хоть за границей. Он говорит: «Спасибо, конечно, за вашу заботу и обещанную помощь, но я как честный человек должен предупредить: она все равно меня найдет и приедет. И в Петербурге, и в Праге, и в любом другом нормальном месте. А если я уеду к черту на рога, в Аргентину, в провинцию, в пампасы и там глухо законспирируюсь – Наташенька умрет от тоски, я вам буквально говорю». – «Что же делать?» И вот тут он ошибся. Он ответил: «Как Наташенька выражается, донашивать». Это он очень зря сказал, страшно разозлил ее родителей, а они были серьезные люди, я же говорил. Конечно, надо было сказать что-то мягкое, сочувственное, уклончиво-обнадеживающее типа «Ну что вы, давайте подождем, обойдется как-нибудь, само пройдет, время – лучший лекарь, и не такие истории в итоге все-таки заканчивались». А он вот так резко и отчасти даже пренебрежительно: «Донашивать!» Терпите, мол, ничего вам не светит. В общем, через пару месяцев нашли нашего Славика на даче в лесу. Гулял, поскользнулся, упал в овраг, напоролся горлом на сук. Наташенька об этом узнала.
– Как? – глупо спросила Юля.
– Как все, – объяснил Игнат. – В институте, на доске объявлений. «Дирекция с глубоким прискорбием… о трагической гибели в результате несчастного случая». Ее родители, конечно, тоже ошиблись. Как Славик ошибся, когда ляпнул лишнее. Они тоже что-то не то ляпнули. Надо было вместе с ней плакать, проклинать судьбу, долго и ласково ее жалеть, а они выказали некоторое даже злорадство. Ну не злорадство, а облегчение: дескать, все пройдет, туман рассеется. Наташенька носиком похлюпала, сперла у папы ключи от домашнего сейфа, взяла там папины наградные пистолеты и в упор застрелила папу и маму, они как раз телевизор смотрели. В затылок. В затылки, точнее. С двух рук, синхронно. Дых-дых! Даже вот так: «д-дых!» Чтоб они не испугались. Так она рассказала следователю.