– Ты же не пойдешь в таком виде?
– Каком «таком»? – хмурюсь я, оглядывая себя.
Кейти морщится:
– Ну… риелторском. Не обижайся.
– Эй! Вообще-то, этот костюм стоит больше восьмисот долларов. К твоему сведению, он от Кристиана…
– Извини, сестричка, но здесь всем плевать, одеваешься ли ты в дорогом бутике или в дешевом супермаркете, – говорит Кейт, подходя к шкафу и оглядываясь на меня через плечо.
– У меня ничего нет, кроме этого костюма. Только жакет, который я берегу для обратной дороги.
Сестра оглядывает меня, потирая подбородок:
– Ладно. Сбрасывай пиджак.
Поколебавшись, снимаю блейзер и вешаю на стул.
– Ого! Какая ты худая!
– Спасибо. У нас в Нью-Йорке это комплимент.
– А то как же! – Она наклоняется и расстегивает пуговицу на моей блузке. – У меня девиз: «Чем тяжелее день, тем глубже вырез».
– Хватит! – говорю я, прикрывая грудь. – Можешь считать меня сумасшедшей, но я считаю, что лучше выглядеть как риелтор, чем как проститутка. Там, где я живу, имидж важен.
– Вот именно. Сегодня ты живешь на Макино, а не на Манхэттене, – смеется Кейти и указывает на мои волосы. – Зажим давай оставим дома. А то с этим пучком ты похожа на бабушку Луизу.
Дотрагиваюсь до своей приглаженной головы:
– Не много ли на сегодня комплиментов? Не боишься, что я заважничаю?
– Ничего-ничего. До президента тебе еще далеко. А напоследок я все-таки скажу, что ресницы у тебя потрясающие. Как будто накладные.
Приосаниваюсь:
– Спасибо. Вообще-то, я их нарастила.
Кейт склоняет голову набок:
– Правда? Ни за что бы не сказала!
Пристально на нее смотрю, пытаясь определить, не издевается ли она, но сделать вывод не успеваю: взяв свой бокал, сестра выходит из комнаты и гасит свет.
– Пошли! Я сказала папе, что мы придем. Он, наверное, будет нас ждать.
Сердце опять прибавляет темп. К встрече с отцом я не готова.
– Погоди, – говорю я, останавливаясь посреди темной комнаты. – У меня… голова разболелась. Ты иди пока одна. А я тебя догоню. Может быть.
Кейти стоит в слабо освещенном коридоре. На ее лице не злость и не раздражение, а то, что гораздо хуже, – разочарование.
– Рик, ты исчезаешь, – шепотом произносит она. – Тебя уже почти не видно.
Десять часов. Проглатываю последнюю оставшуюся таблетку успокоительного, заползаю под прохладную простыню и закрываю глаза, но заснуть не могу. На острове слишком тихо. С улицы не доносится шум машин, не просачивается свет. А Кейт, наверное, ждет меня в «Мустанге». Может быть, она сказала своим друзьям, что я приду.
Поворачиваюсь на бок. В ушах звенят слова сестры: «Рик, ты исчезаешь…» И давно ли, интересно, я начала выцветать?