– Знаешь, как трудно стрелять в человека. – Я, не поняв про что именно он говорит, аж закашлялся.
– Ведь тут не фронт, бандиты все-таки гражданские люди. У нас не каждый готов применять оружие мгновенно. Особенно молодые парни, те только храбрятся, но до дела доходит, и они ломаются.
– Вам фронтовиков бы неплохо. Тех, для кого эта шваль, что в тылу сидит, пока они там умирают, как грязь. Мало того что суки на войну не идут, так еще в тылу людей гнобят. Солдат на фронте должен знать, что его родные дома в порядке, а тут такая беда.
– Так, может, к нам переведешься? – заинтересованно спросил оперативник.
– Спасибо. У меня своих «клиентов» хватает.
– Слушай, Серега, а скажи честно, вот ты что чувствуешь, когда убиваешь вот так, не на фронте? Ведь они, по сути, гражданские люди.
– Честно, говоришь?
– Да, – парень ел меня глазами.
– Отдачу винтовки. – Ага, пусть прочувствует, какой я душегуб. Сказать, что ответ удивил бывалого опера, да ни хрена не сказать. Я его просто «убил» таким ответом. По его лицу было видно, что парень ждал от меня раскаяния, ну или хотя бы сожаления. Да нет у меня никаких сожалений. Кончились еще в сорок первом, я тогда у Мурата спросил, сколько он мне записал, это уже в Ленинграде было, а он мне:
– Тебе это так нужно?
– Да в общем нет, – честно ответил я.
– Пятьдесят три. Это тех, что я видел.
Вот как-то уже тогда я даже не моргнул. А разницы между немцами или нашими бандитами я не видел. Да я, блин, мечта кривозащитников двадцать первого века. Вот бы хай подняли. Взял в руки оружие, и не для того чтобы врага убить, а направляешь ствол в безоружного мирного человека – получи то, что причитается. Вот так!
Когда почистил и смазал винтовку, Светланка опять решила меня разговорить.
– Сереж, не хватит еще? – Дети уже спали, а ее вот на разговор потянуло.
– Светик, недолго осталось, – честно ответил я. И я не имел в виду скорый конец войны, мне действительно начинает надоедать убивать. Да, я не ошибся, раньше мне нравилось это, не просто стрелять, а именно убивать врагов. Сейчас за три года войны, конечно, уже остыл. Да и фрицы сейчас барахтаются на волоске от гибели. Хана им скоро, выдохлись. А я с недавнего времени начал вспоминать то, о чем мечтал там, в прошлой жизни. Дом у реки, лес вокруг, жена любимая и дети. Там я стал отцом поздно, на четвертом десятке, и о втором ребенке мы уже как-то и не задумывались. Нелегко и с одним вышло. А тут у меня свой тоже один, но еще ведь и приемных двое, а я уже давно их считал своими. Девочки вошли в мою жизнь даже раньше жены. И за три года особенно младшая вообще никогда не вспоминает родных отца и маму. Светланка говорила, что только Танюшка иногда вскользь помянет, да тут же и забывает, а младшая вообще не реагирует на такие воспоминания. Да что говорить, мои они и все тут. Это я уж просто сейчас вспомнил, задумался. Может, попросить отставки и свалить куда-нибудь в деревню, в глушь? Буду егерем работать, но вот что там будут девчонки делать? Так уж я устроен, думаю о других всегда, особенно если эти другие – свои, любимые. Много раз в прошлом слышал: «Я хочу жить за городом в своем доме. Продам квартиру и поеду в деревню». И никогда не слыхал, чтобы такого любителя свежего воздуха кто-нибудь спросил: «А что там будут делать твои жена и дети? Тебя обстирывать, кормить, поить и ублажать, а ты воздухом будешь дышать?»