Не дает мне покоя маленький факт из моей жизни, этот случай в очереди за коммерческим хлебом утром 20 октября. Я был уже очень близко к магазину, и мне был полный расчет не покидать эту очередь, тем более, что я имел знакомую соседку, Капустину (поддержка в случае спора!). Но я не знал, когда привезут хлеб и какой привезут: если привезут по 8 р. 40 коп., то это будет почти то же, что и булочки (по дороговизне), а зябнуть придется еще сколько времени, а я уже и так озяб! Поэтому я решил купить хоть 5 булочек, и купил. Но тут же и ушел из очереди, тогда как можно ведь было и вернуться. И смешно же! Я покинул очередь под гипнозом выкрика одной из женщин, стоявших неподалеку от меня: «Кто берет булочки, те уходите из очереди, в очередь не пустим!» Но ведь это вздор. Булочки и хлеб — две вещи разные: 5 булочек весят 500 граммов, а стоят 4 р. 50 коп., а хлеб кило — 3 р. 40 коп. Равнять нельзя! Но я под гипнозом выкрика в самом деле покинул очередь! Это характерная для меня черта — подпадать под гипноз, который мне не выгоден. И вообще, характерна для меня эта поспешность решения: хлеба в утреннюю торговлю «не привезут»! И это решение так твердо, что даже услышанные мною уже в магазине, уже после уплаты денег за булочки слова продавца: «Хлеб привезут в 8 часов» — меня не разгипнотизировали. И это гоже очень характерная для меня черта: я не под всякий гипноз подпадаю. Впрочем, этого нельзя сказать, я, в сущности, легко подпадаю под всякий гипноз. Но не всякий гипноз бывает направлен на меня. Слова продавца: «Хлеб привезут в 8 часов» — были адресованы не мне, а какой-то вопрошавшей гражданке. Вот на меня и не повлияли не ко мне относились! Но будь на моем месте кто-либо другой, он обязательно попытался бы, попытал бы счастья: «Ага, в 8 часов привезут! А если это будет по 3 р. 40 коп., то ведь стоит вернуться в очередь, на свое близкое к крыльцу магазина место!» Но, увы! У меня нет веры в «свою звезду», в свое счастье! И сколько было случаев в моей жизни, когда я уходил от своего счастья!
Первый случай: осень 1914 года. Я в Яцковичах с Полей и мамой. Я молод, мне 27 лет. Самая лучшая пора в моей жизни — когда у меня уже был выработан почерк, уравновешенное душевное состояние. Я наплевательски смотрел тогда на свое «половое слабосилие». Я понимал тогда, что не это самое главное, [а] служба и направление своих интеллектуальных способностей на служебную карьеру. И это было так хорошо! Я никогда не был карьеристом, но тогда осенью я был достаточно умен, чтобы понимать, что живой человек не может обойтись без карьеры не на том, так на другом поприще, ибо карьера — это существование физической личности в условиях времени и места, то есть неизбежность. Артисты, художники, люди так называемых «свободных» профессий, в сущности, захвачены самой ожесточенной борьбой за существование. Каждый из них всегда готов столкнуть в грязь своего соперника, только тем и живут. Оно и понятно — это неизбежность! Жизнь — это борьба! А я не способен к этой борьбе — к борьбе за существование. Но тогда, осенью 1914 г., мое душевное состояние было прекрасное. И вот я под гипнозом теток моих начал ухаживать за Олей, а когда я увидел, что она в меня влюбилась, я потерял голову. Я, как Дмитрий Карамазов, «точно с горы полетел». Я помню те ужасные муки душевные, которые я тогда испытывал: с половым слабосилием затеял женитьбу — это катастрофа! Но «ко всему подлец-человек привыкнет!» Привык и я смотреть смерти прямо в глаза, привык и я стоять на самом краю пропасти.