– А сами как?
– Всё равно спать не буду. Не дай бог, текинцы напасть решатся, надо быть начеку. Так что располагайтесь.
Ярилову вдруг страшно не захотелось брести через холодную пустыню добрых пять вёрст до штаба. Голова всё ещё кружилась, а натруженные за день ноги гудели. В блиндаже уютно, потрескивает в углу железная печурка…
Кивнул. Разулся, расстегнул и стащил портупею. Мундир снимать не стал: улёгся поверх солдатского одеяла, накрылся шинелью.
Лёг – в голове сразу закружилась метель. Всё же туркменская пуля навредила. Видимо, лёгкая контузия. Прикрыл глаза; вновь увидел рождественскую ёлку с вифлеемской звездой наверху. Завтра Новый год. В Петербурге снег – чистый, белый. Как там Машенька? Срок уже родить, а писем не было давно: почта отстала, не поспевает за стремительным генералом Скобелевым и его отрядом. Везли корреспонденцию на лихих тройках по заснеженным приволжским степям, потом погрузили рогожные опечатанные мешки на шхуну в Астрахани, если лёд ещё не встал. И плыли по свинцовым волнам Каспия до Красноводска, а там перенесли в вагоны новенькой Закаспийской железной дороги. После нагрузили верблюдов и отправили сквозь мёртвую зимнюю пустыню…
Вот он шагает, трудяга диких пространств, переставляя мягкие копыта, оставляя в песке круглые следы. Сморгнул огромными глазами, замер, услышав далёкий вой. Всхрапнул испуганно.
Неужто волки? Вой всё ближе, всё громче. Верблюд раскрыл пасть, обнажил жёлтые пеньки стёртых жёсткой колючкой зубов и проревел:
– Вставай, вашбродь! Текинцы напали!
* * *
Портупею накинуть не успел, как и надеть сапоги. Выскочил босиком, в одной руке сабля с намотанной на ножны портупеей, в другой – тяжёлый «Смит-Вессон».
Вокруг, в темноте, шла драка: скрежетало железо, редко вспыхивали выстрелы. Тяжёлое дыхание, вскрики, всхлипы и – нескончаемый вой:
– Аллах акбар!
Глаза ещё не привыкли, растерялся: где свои, где туркмены – не ясно. Разглядел белую папаху, разрядил револьвер в упор: текинец завизжал, рухнул под ноги. Отскочил и наступил на мягкое: присел на корточки, потрогал рукой – мокрое, горячее.
Хлопнула, рассыпалась искрами осветительная ракета: запрыгали тени, превращая картину драки в нечто невозможное, дикое, бредовое.
Пригляделся: под ногами лежал ротный, поручик Яновский, с жутко вывернутой шеей, от лица осталась половина.
Распрямился и едва успел отбить ножнами удар: здоровенный туркмен вновь занёс кривой клинок. Время растянулось, как стекающая со свечи восковая капля: вытянул руку, дёрнул за спусковой крючок – осечка! Нащупал эфес, рванул саблю – но она застряла, не поддавалась – мешали ремни портупеи…