– Сидеть смирно! – напутствовал его на прощание Еремеев. Никто к ним не вышел, хотя в окнах горел свет. Правое – парадное – крыльцо манило полуоткрытыми дверями с подсвеченным витражом. Туда и направились, сжимая в карманах пистолеты. Они вошли в тамбур бесшумно – ноги приятно пружинили по ворсу пластикового – под газонную траву – паласа. Еремеев решительно нажал бронзовую ручку в виде орлиной лапы, сжимающей яйцо. И в ту же секунду под ногами что-то щелкнуло, полик тамбура раскрылся, и оба непрошеных визитера улетели в темень бетонного подпола. Падали недолго, но больно; хорошо, что дно ловушки было выстлано губчатой резиной. Створки над головой сомкнулись.
Еремеев не успел осознать ужас своего положения, как стальная решетка, наехавшая откуда-то сбоку, крепко придавила его и Артамоныча к сырой кирпичной стене. Нечего было и думать, чтобы вытащить из кармана оружие.
Вспыхнул свет.
– Так-а-ак… Кто это к нам пожаловал? – услышал Еремеев знакомый голос. Леонкавалло стоял перед решеткой, внимательно изучая добычу.
– В ярославскую тюрягу залетели гулюшки, – пропел он на частушечный мотив. – Залететь-то, залетели, а оттуда – фуюшки! С прибытием вас, господин следователь! Не ушиблись?! Приношу извинения от имени хозяина дома, но принять он вас сегодня не сможет…
– Отчего же, отчего же… – За спиной Леонкавалло появился невысокий худощавый старик в черном кожаном пиджаке при белой сорочке.
– Опять вы без бронежилета, Герман Бариевич?! – пожурил его телохранитель. – Ведь у них еще не изъято оружие.
Он просунул руку в ячейку решетки и без труда вытащил из карманов пленников пистолеты.
– О! Мой! Вернулся, голубчик, – поцеловал он свой «браунинг». – А я уж думал с концами.
– Ну, теперь проводи гостей в кабинет, – распорядился Гербарий. – Я надеюсь, они расскажут о цели своего необъявленного визита… А впрочем, начнем, пожалуй, с господина Еремеева. Вы не против, Олег Орестович? Кстати, какое чудненькое у вас отчество для следователя ФСК, простите, МУРа, так и хочется произносить Арестович.
Решетка отъехала, и Еремеев смог вздохнуть полной грудью. Леонкавалло отконвоировал его по узкой лестнице вверх следом за хозяином дома. Они поднялись в полуосвещенный кабинет, черный, как фотолаборатория, отчасти и напоминавший лабораторию, но не фотографическую, а биологическую: микроскоп на столе, какие-то склянки… Бросился в глаза череп-пепельница. Чье несчастное вместилище мозга наполняется теперь сигаретным пеплом и окурками? И кто будет стряхивать сгоревший табак в его, еремеевскую, черепушку? Уж конечно же Леонкавалло не откажет себе в удовольствии поставить новую пепельницу где-нибудь в своем сортире…