«Поздравляю, у тебя почти получилось меня оглушить».
— Ты хочешь сказать, почти получилось тебя убить? — Джарет едва шевелил губами. Болело всё, каждая малейшая частичка тела.
«О нет, для этого тебе пришлось бы применить силу раз в сто большую, чем та, которой ты располагаешь сейчас».
— Где мы?
«На другой стороне планеты. Жаль, вид с моей прежней лёжки был гораздо красивее. Но там сейчас слишком неуютно».
Боль стремительно пошла на убыль. Джарет разлепил левый глаз. Потом — правый. Тут же прищурился. Многоцветие магии вокруг вызывало головокружение.
— Чего ты, собственно, хотел добиться?
«Память Хастура стремительно таяла. Он пытался затормозить этот процесс, но безуспешно. Увы, это действительно необратимо. Но в уголках его подсознания еще хранилось немало полезного. Именно эти крупицы я и хотел забрать, прежде чем отправить его к звездам».
— Он не хочет умирать.
«Но какой смысл в его жизни, Джарет? Он больше ничему не сможет тебя научить».
Джарет испустил тяжкий вздох.
— Ты ничего не понимаешь в жизни, Дей.
«Вот как? — дракон усмехнулся. — Совсем недавно ты сам оценивал всех разумных существ по степени полезности тебе лично».
Джарет промолчал.
«Я всё еще уволен?»
— Нет, если ты поклянешься, что больше никогда не солжешь мне. Поклянешься моей жизнью.
«Ты придумал опасную клятву. А если я откажусь?»
— Тогда я всё брошу и сбегу в другую вселенную.
Дракон тихо засмеялся.
«Не уверен, что это возможно, но не хочу рисковать. Я клянусь твоей жизнью, Джарет, что буду говорить тебе только правду».
— Ты оставил себе лазейку, — Джарет улыбнулся. — Но пусть, так даже интереснее. Что ж, — он сел, покачнулся и снова привалился к животу дракона. — Приятно было повидаться. Но мне пора в Лабиринт.
«Я тебя провожу».
Дей расправил крылья и взлетел, аккуратно прижимая к себе Джарета. Ничего, каких-то двести лет можно и переждать. Подумать только, оказывается, это очень непросто — любить чужого сына, как своего.
— Этому телу сто двадцать лет.
Эйден испуганно вскинулся. Он задремал и не заметил, когда Эрик открыл глаза.
— Что ты сказал?
— Я сказал, что Эрику Темнолисту сто двадцать лет. И значит впереди у меня лет двести. А позади — пустота. Я помню в подробностях только последние годы — с того момента, как вышел из спячки. А остальное — гнилые обрывки, из которых ничего не сложишь.
— Воспоминания — дело наживное, — попытался пошутить Эйден. Вышло неуклюже, и он смущенно замолчал.
— Как ни странно, жить я хочу, — Эрик закашлялся.
— Вот и хорошо, — Эйден приподнял его голову и поднес к губам стакан с лекарством. — Пей.